Мы встретились с братьями возле фургона, который Фархаду одолжил друг. По дороге домой мы говорили о свадьбе, каждый рассказал, что ему запомнилось. Я была единственной, кто видел Хому так близко. Я в подробностях рассказала о церемонии с хной. Жамшеду очень хотелось знать, каков же был результат. Я сказала, что рука у Хомы была черная, как эбеновое дерево.
Жамшед успокоился. В такой час улицы Кабула обычно пусты, мы ехали быстро. В квартале Калле-Фатуллах нас остановило заграждение. Полицейский посветил на нас фонарем. Фархад показал ему свое учительское удостоверение и сказал, что мы едем со свадьбы. Полицейский, немного раздраженный оттого, что его побеспокоили, махнул рукой и прохрипел что-то похожее на «проезжайте».
Засыпая, я думала об обряде с зеркалом. Мне от одной мысли о прикосновении к мужчине неприятно. Но, тем не менее, эта церемония была намного более волнующей, чем я ее себе представляла.
В тот день мне больше не хотелось притворяться, будто я еще не разочаровалась в жизни. Иногда мое подсознание заставляет меня забывать то, что я знаю о людях. Я больше не верю в братство. Эта мысль преследовала меня сегодня весь день. Утром я шла в школу. Я немного опаздывала. Халеда и Бассира ушли раньше меня. Я шла быстрым уверенным шагом, смотря в землю, чтобы не привлечь ни одного взгляда. Я вышла на узенькую улочку перед домом, я хожу по ней, когда нет времени и нужно сократить дорогу.
Обычно мы идем по ней с сестрами. Эта улица узкая, как коридор. Стены домов очень высокие и между ними — ни малейшего просвета. Дома из самана очень хрупкие. Они быстро осыпаются. Кажется, они построены на время, саман быстро разрушается от ветра и землетрясений. Наши дома словно извиняются за свое собственное существование. У домов на этой узкой улочке стены, наоборот, крепкие и тяжелые. Они не всегда стоят прямо и порой вступают в опасные противоречия с законами тяготения. Я не люблю эту улицу, я чувствую, как дома давят на меня физически, и мне кажется, что стены смыкаются и не пропускают меня. Зря я пошла по этой короткой дорожке. Вся улица была погружена в прохладную тень, лучи солнца не проникали сюда. Я сощурилась от резкого перехода в тень. И увидела силуэт. Потом еще один. Мальчики лет пятнадцати подошли ко мне и перегородили дорогу. Они как ни в чем не бывало начали толкать меня, а я стукалась о них, как о стену. Один из них, с пушком над верхней губой, сорвал с меня платок. Другой, в кепке с надписью «Pepsi», воспользовался моментом, повалил меня на землю и быстро, даже сам того застеснявшись, просунул руку мне под тунику. Движения у них были грубые и резкие. Как у нахальных подростков, у которых нет никакого опыта. Я заплакала. Я не кричала. Я не люблю поднимать шум. Они расхохотались, а потом сказали мне что-то вроде: «Ты ничего другого не заслуживаешь», — и, смеясь, убежали. Все это длилось не больше трех минут. Мне казалось, что я раздвоилась: одной частью была моя бездействующая физическая оболочка, другой — мой мозг, с бешеной скоростью соображающий, как вытащить меня из всего этого. Ко мне уже не первый раз пристают мальчишки. Они всегда ходят тут, поблизости. Наверно, так они хотят заставить девочек бояться их и показать им, что те всегда будут слабее. От этой мысли мне хуже всего. Эти типы недостойны ничего, кроме презрения. Вспоминая этот случай, я жалею, что струсила и ничего не сказала. Я не пыталась убежать, я готова была смириться со своей участью. Последние дни я сама себя не узнаю. Ведь я же не фаталистка! Поэтому я дала себе слово: больше никогда такого не позволю. Я буду бороться против самого простого выхода — смирения с волей мальчиков. Я не имею права разочаровываться в жизни в свои тринадцать лет.
Сегодня утром я почувствовала, как мне все надоело. Мне хочется другой жизни. Когда я возвращалась с рынка, солнце светило так ярко, что все щурились и, казалось, смотрели в пустоту. Солнце было уже высоко, и тени на лицах ложились только под глазами и под носом. Мне было так жарко! У меня под платком вспотел затылок. Я подошла к колодцу, чтобы немного смочить лицо. Несколько мальчишек набирали воду в бидоны для стирки, или для заваривания чая, или для теста, из которого пекут хлеб. Или, может быть, для омовения перед молитвой. Я ждала своей очереди. Мальчик лет семи дрался с другим немного постарше, тот обвинял его, что он прошел без очереди. Никто не пытался их разнять, все уже привыкли к этим уличным дракам, которые кончаются так же быстро, как и начинаются. А я только подумала, что новое поколение такое же драчливое, как и поколение наших родителей. К чему нас все это приведет? Маленькая девочка в фиолетовом платье принцессы наполняла бутылку передо мной. Она похожа на куклу: в этой шумной толпе она как чужая. Наполнив бутылку, она ушла, шурша своим фиолетовым платьем. Ее туфельки при каждом шаге попискивали, а на подошве у них загорался красненький огонек. Все дети мечтают теперь о такой обуви.