— Я сказал, что хочу работать с тобой, и я искренен. — Он встретил мои глаза. — Рассмотри мою душу, Дрезден. Убедись лично.
За две секунды мое сердце сделало приблизительно тысячу ударов, и я, испуганный, резко отвел от него свои глаза. Я не хотел видеть то, что было позади темных, спокойных, древних глаз Никодимуса. Возможно, это было что-то чудовищное, его душа, что-то, что взорвало бы мое здравомыслие и оставило в моей душе после себя пятно, как от жира.
Или могло быть еще хуже.
Что, если он говорил правду?
Я оглянулся на дом Карпентеров, чувствуя себя очень замерзшим и очень усталым. Усталым от всего. Усталым от всего этого. Я посмотрел вниз на свою заимствованную одежду и свои голые лодыжки, покрытые снегом точно так же, как мои ботинки.
— У меня ничего нет против тебя лично, Дрезден, — сказал он. — Я уважаю твою целостность. Я хотел бы работать с тобой. Но не обольщайся: Если ты встанешь на моем пути, то я снесу тебя, как и всех остальных.
Стояла тишина.
Я думал о том, что я знал о Никодимусе.
Я думал о своих друзьях и тех шепотах за моей спиной. Я думал о неловком молчании.
Я думал о том, чем может стать мир, если Никодимус сумеет обратить Иву.
Я думал, насколько маленькая девочка должна быть испугана прямо сейчас.
И думал о маленьком старике из Окинавы, который в прямом смысле отдал свою жизнь для спасения моей.[73]
— Ты и я, — сказал я спокойно, — оба желаем достигнуть наших целей.
Никодимус наклонил свою голову, ожидая.
— Но у нас с тобой совершенно различные идеи, когда дело доходит до решения, кто приносит жертву и кем жертвуют. — Я покачал головой. — Нет.
Он медленно, глубоко вздохнул и сказал,
— Жаль. Пока, Дрезден. Удачи тебе в новом мире. Но я ожидаю, что в этой жизни мы больше не встретимся.
И он повернулся, чтобы уйти.
И мое сердце убыстрилось снова.
Широ сказал, что я буду знать, кому отдать меч.
— Подожди, — сказал я.
Никодимус сделал паузу.
— У меня есть, что предложить тебе, кроме монет.
Он повернулся, лицо его было, как маска.
— Ты отдаешь мне Иву, а я даю тебе одиннадцать монет, — сказал я спокойно, — и плюс Фиделаккиус.
Никодимус замер. Его тень искривлялась и дергалась.
— Он у тебя?
— Да.
Снова послышался уродливый шепот, громче и быстрее. Никодимус мельком глянул на свою тень.
— Предположим, что ты получишь Иву, — сказал я. — Предположим, что ты обратишь ее и сумеешь управлять ею. Это еще большое предположение. Предположим, что ты получишь свой апокалипсис и свои нео Темные Времена. Ты думаешь, что это остановит Рыцарей? Ты думаешь, что новые мужчины и женщины не будут один за другим поднимать Мечи и бороться с вами? Ты думаешь, Небеса будут только сидеть, сложа руки, позволяя тебе делать то, что ты хочешь?
Никодимус лучше меня умел держать покерное лицо, но я ухватил его. Он слушал.
— Сколько времени Мечи разбивали твои планы? — спросил я. — Сколько времени они вынуждали тебя оставлять одну позицию за другой? — Я нанес удар наугад, но мне он показался стоящим. — Разве ты не устал пробуждаться от кошмаров, когда меч входит тебе в сердце или в шею? Превращая тебя в еще один сломанный сосуд для Падшего? Тебя не пугает, перед чем ты окажешься, как только сбросишь смертную суету?
У меня есть Меч, — сказал я. — Я хочу поставить его и монеты.
Он показал зубы.
— Нет, ты не хочешь.
— Я так же хочу отдать тебе Меч и монеты, как ты хочешь отдать мне Архив, — сказал я. — Я даю тебе возможность, Ник. Шанс разрушить один из Мечей навсегда. Кто знает? Если дела пойдут хорошо, может, ты сможешь захватить и другие два.
Шепот стал быстрее и громче.
Никодимус уставился на меня. Я не мог прочитать его выражение, но его правая рука медленно сжималась и разжималась, как бы в нетерпении поднять оружие, и ненависть исходила от него, как высокая температура от духовки.
— Ну и, — сказал я так беспечно, как только мог, — где ты хочешь произвести обмен?
Глава 38
Несколько минут спустя мы с Мышом вернулись к дому. Майкл был прав: прежде, чем войти внутрь, большой пес полностью отряхнулся. Я решил последовать его примеру, насколько смог, обтопал снег со своих оцепенелых ног, а затем вошел.
Я прошел в гостиную комнату и нашел там всех ждущими меня — Люччио, Майкл, Молли, Саня, и Мёрфи. Все смотрели на меня с надеждой.
— Он согласен. Скоро нам нужно будет куда-то тащить свою задницу. Но сначала я должен поговорить с тобой, Майкл.
Майкл поднял брови.
— О, конечно.
— Один, — сказал я спокойно. — И возьми с собой Меч.
Я повернулся и пошел через дом, через с трудом функционирующий черный ход, который повредили граффы, когда все это началось, и в мастерскую. Я не останавливался, чтобы посмотреть назад. Мне не нужно было смотреть, я и так знал, что все обменялись многозначительными взглядами.
Если у Никодимуса и были люди в доме на дереве, сейчас они ушли. Я не думаю, что этот ублюдок лгал о них, в остальном-то он был честен. Я пошел в мастерскую и положил свой посох на рабочее место. На нем было много вмятин и зарубок. Все это можно было привести в порядок с помощью инструментов резьбы по дереву, наждачной бумаги, и терпеливого внимания.
Майкл тихо вошел мгновение спустя. Я повернулся, чтобы стоять к нему лицом. На нем было подбитое овечьей шерстью пальто, и он держал Амораккиус в ножнах на поясе, переброшенном через плечо.
Я снял свой плащ и положил его рядом с посохом.
— Вытащи меч, пожалуйста.
— Гарри, — сказал Майкл. — Что ты делаешь?
— Потом объясню, — сказал я. — Вытащи меч.
Он, нахмурившись, поглядел на меня с сомнением, но вытянул лезвие.
Я добавил свои энергетические кольца к груде на рабочем месте. Потом защитный браслет. Наконец я снял серебряный амулет моей матери и положил его туда же. Потом я повернулся и подошел к Майклу.
Я спокойно встретил его глаза. Я уже видел душу Майкла. Я знал его качество, и он знал моё.
Потом я опустил вниз левую руку, мягко схватил лезвие Амораккиуса, и поднял его, чтобы установить напротив левой стороны моей шеи, немного ниже уха. Яремная вена. Или каротидная артерия. Я путаю их.
Майкл побледнел.
— Гарри…
— Заткнись, — сказал я. — Несколько прошлых дней ты успешно изображал немого. Помолчи еще немного, пока я не скажу то, что собираюсь.
Он затих, его глаза были тревожны, но сам он стоял очень, очень тихо.
Ну что сказать? У меня дар привлекать к себе внимание людей.
Я смотрел на него вниз, вдоль длины блестящей, смертельной стали, и затем, очень медленно, убрал свою руку от Меча, оставляя его злобно острый край лежать у места, где пульсировала моя жизнь. Потом я протянул свои руки вперед и так и стоял с минуту.
— Ты — мой друг, Майкл, — сказал я чуть громче, чем шепотом. — Я доверяю тебе.
Его глаза заблестели, и он закрыл их.
— И ты хочешь знать, — сказал он тяжело, снова открыв их, — могу ли я сказать то же самое.
— Чего стоят разговоры, — сказал я, и двинул немного подбородком, чтобы указать на Меч. — Я хочу знать, покажешь ли ты мне.
Он тщательно отодвинул Меч от моей шеи. Его руки немного дрожали, а мои — нет.
— Не так все просто.
— Нет, все просто, — сказал я ему. — Я — твой друг, или нет. Ты мне доверяешь — или нет.
Он вложил Меч в ножны и отвернулся к окну.
— Это — та самая причина, почему ты не хотел, чтоб мы напали на динарианцев первыми, как я предлагал. Ты волновался, что я приведу вас в ловушку.
— Я не лгал тебе, Гарри, — сказал Майкл. — Но я солгал бы прямо сейчас, если бы я не признал, что, да, такая мысль приходила мне в голову.
— Почему? — спросил я, мой голос был совершенно спокоен. — Какой повод я когда-либо дал тебе для этого?
— Не так все просто, Гарри.
— Я боролся и проливал кровь, чтобы защитить тебя и твою семью. Я засунул свою шею в петлю, чтобы защитить Молли, когда Совет собирался казнить ее.[74] Я не могу даже сказать, сколько дел я пропустил из-за времени, которое потратил на ее обучение. Что же привело тебя к мысли о моем неизбежном злодействе?
— Гарри…
Никодимус был прав в одном: больно, когда тебя подозревают друзья. Это больно, как ад. Я даже не понимал, что повышаю свой голос, пока не понял, что уже кричу,