— Ты умный, всё понимаешь, — вздохнул Аркашка и, ничего не поняв, но поверив в своего капитана, перестал волноваться.
— Посмотри, — сказал ему Вася через некоторое время. — Наш Коренец уже уходит под горизонт, а маяк торчит высоко над морем и ещё долго-долго будет виден. Так и Нерва. Если мы даже градусов на двадцать ошибёмся в курсе, всё равно маяк увидим.
— Ты, когда вырастешь, наверное, моряком будешь, — сказал Аркашка Слёзкин.
— А кем же ещё, — отозвался Вася. — Остальное всё скучно. Я даже иногда удивляюсь, как это люди могут работать учителями, шофёрами, милиционерами, продавцами. Ведь это от тоски усохнешь. Каждый день одно и то же: проснулся, пришёл на работу и начинай всё вчерашнее. То ли дело — плавать!
«Каравелла» раскачивалась всё сильнее, припадая на левый борт. Было тихо, только покрикивали чайки в вышине и журчала вода под кормой. Время от времени набегала волна побольше других и обдавала ребят брызгами. Брызги были тёплые, нестрашные. Коренец уже совсем скрылся за горизонтом, только маяк высился в том месте длинной чёрной палочкой. Теперь они были одни в море, и никакой земли, только волны, только небо и солнце.
Вася смотрел на тощую Аркашкину грудь и видел, как часто колотится его сердце. У него у самого сердце тоже работало в ненормальном режиме. И не сказать, что ему было страшно, а просто как-то непривычно и здорово.
— Боишься, что ли? — спросил он у Аркашки.
— Нет, не то, — помотал головой Аркашка и очень хорошо улыбнулся. — Понимаешь, у меня в голове какие-то дурацкие мысли.
— О чём ты думаешь?
— Очень глупо думаю, — сказал Аркашка. — Думаю о том, что Земля круглая и не очень-то большая. То есть я сейчас могу её себе представить целиком. И как будто вижу, что на ней где. Где Коренец, где Нерва, где город…
— Это называется топографическое воображение, — кивнул Вася. — Очень полезное качество.
— Воображала ты, — почему-то обругал его Аркашка и повернулся спиной, откупорил бутылку, долго пил из неё.
Потом Вася подтащил бутыль к себе и напился.
Лежал и думал, почему в нём нет обиды на Аркашкиного «воображалу».
Что-то не так стало в природе, что-то в Васе заволновалось, он огляделся вокруг, никаких изменений не обнаружил. Потом посмотрел на, компас, понюхал ветер. Ветер стал южным. Вообще-то от этого почти ничего не изменилось, только пришлось перекинуть парус на правую сторону. «Каравелла», как ей и надо было, шла на северо-запад.
— Да, — сказал Вася, — спасибо земному магнетизму. Без компаса мы бы сейчас в очень дальние края уехали.
— А что? — насторожился Аркашка Слёзкин.
— Ветер переменился, — объяснил Вася. — И так незаметно, подлец эдакий, что я и сам не понимаю, как почувствовал. Смотрю на компас, он уже с юга, мерзавец, дует.
— Почему мерзавец? — обиделся за ветер Аркашка Слёзкин. — Очень хороший ветер. Без него мы бы вообще под берегом плескались. А чего это там слева над морем торчит?
Вася пригляделся. Примерно на две ладони левее курса «Каравеллы» возвышалась над горизонтом тонкая чёрная палка. Сперва Вася хотел закричать, что это Нерва, и скомандовать Аркашке, чтобы он повернул левее, но инстинктивное чувство помешало ему это сделать, и он продолжал вглядываться в палку, стараясь понять, чего это в ней не так. Палка вырастала быстро и скоро оказалась вехой, Вася понял, что это веха.
— Вешка, — сказал он.
— А для чего она тут?
— Подойдём ближе, увидим, — сказал Вася. — Вехи бывают разные.
— Например? — заинтересовался Аркашка.
— Много их… Нордовые, зюйдовые, остовые, вестовые, поворотные, левой стороны, правой стороны, осевые, якорные, ограждения кабелей, ограждения затонувших судов, карантинные.
— Ой, хватит, — попросил Аркашка. — А эта какая?
«Каравелла» подошла уже близко к вешке. Была эта вешка сама красная, да ещё сверху приделана красная метка.
— Это знак ограждения рыболовных снастей, — сказал Вася. — Рыбаки какие-то здесь работали и забыли вешку. Штрафовать надо за такое дело.
— Они вешку забыли, да их же ещё и штрафовать? — удивился Аркашка Слёзкин.
— А ты что думал? Здесь тебе не тайга, здесь суда плавают. А эту рыбацкую дубинку неопытный штурман свободно может принять за нордовую кардинальную веху.
— Нордовую… Кардинальную… — благоговейно проговорил Аркашка Слёзкин. — Слова-то какие замечательные. Если простая палка, поставленная на якорь, называется такими красивыми словами — значит, она чем-то сродни маршальскому жезлу и даже посоху Ивана Грозного, которым он истреблял своих сыновей.