Выбрать главу

Аля ойкнула и прижала ладони к щекам.

— …но это не значит, что она имеет к покушению на тебя какое-то отношение, хотя это и не исключено, потому что Рашидова сидит возле самой двери и поэтому может прекрасно слышать, что происходит у тебя в кабинете.

— А ты не знаешь, почему она в розыске?

— Как же, знаю. Она готовила государственный переворот в одной маленькой, но гордой Закавказской стране, но потом всех сдала. Теперь ее ищут и бывшие соратники, и бывшие противники, и Интерпол.

— А Интерпол за что?

— Наверное, для того, чтобы премию вручить, — криво ухмыльнулся Борщ, почесал живот и продолжил: — Марья Марковна находится в тяжелом финансовом положении, она пьет, и ее квартира заложена. Если Марья Марковна не добудет в ближайшее время хоть немного денег, то отправится жить на ближайшую помойку.

Аля потрясенно покачала головой.

— Какой ужас, — прошептала она.

— Внучка Эммы Никитичны лежит в больнице с отслоившейся сетчаткой. Хорошо оперирует глаза в России только один доктор. Это профессор Элиас, французский подданный, но на операцию нужно около восьми тысяч долларов, которых у семьи Полканавт нет. Все три женщины вполне могли слышать твой разговор с Тигринским. Кроме того, рядом есть еще одна комната, где сидим мы с Наташей. Наташа раздавлена собственной матерью и жаждет освободиться, но у нее не хватает смелости и силы воли. Если бы у нее были деньги, ее шансы освободиться возросли бы, хотя это, очевидно, вопрос личного выбора: я предлагал Наташе помощь и защиту, но она выбрала… то, что выбрала.

Аля взяла еще кусочек мармелада, на этот раз желтый, лимонный, и допила чай. За окном вставало солнце. Его лучи лежали на кухонном столе и заставляли сиять сахар, плотно облепивший зеленый, розовый и желтый мармелад.

— Кроме того, не забывай, что о визите Тигринского к тебе знала Лиля и наверняка профессор Стручков. Кому и что они говорили, мы выяснить не можем. Самый главный для нас вопрос — куда подевался оригинал статьи про город.

— Видимо, ее забрал убийца.

— А за что тогда отравили Лилю?

— Непонятно.

— Как раз понятно. Почти наверняка Лиля решила оставить статью себе и убийца как-то об этом узнал. То есть цепочка действий была примерно такая. Тигринский принес тебе статью. Некто проходил в это время мимо двери и услышал обрывок разговора. Заинтригованный, этот некто зашел к тебе в кабинет, который никогда, кстати, не закрывается, взял статью, сделал копию и положил статью на место. Прочитав материалы, он понял, что информация стоит денег, и даже очень, очень больших денег. Всего восемь метров глубины, тонкий слой ила и песка… Короче, есть чем поживиться. Тогда этот кто-то решил забрать себе оригинал статьи. Правда, он понимал при этом, что нужно будет убрать Стаса и, для гарантии, тебя. И вот он идет поздно вечером за оригиналом и видит Лилю, которая его опередила.

— Или Лиля просто его видела.

— Ну и что, что Лиля кого-то видела вечером в коридоре? Он-то, убийца, на тот момент еще никого не убил… нет, Лиля забрала статью и как-то дала понять, что не собирается отдавать ее отцу. Вот в чем дело. Алька, нам нужен тот, кто хорошо слышит, кто имеет доступ к какому-то яду со специфическим запахом, кто имел доступ к посуде во время подготовки банкета, кто знал, в какой палате ты лежишь в больнице, где ты живешь, и тот, кому очень нужны деньги. А теперь, дорогая, напрягись и подумай, кто бы это мог быть.

Профессор Стручков, держа за руку супругу, с которой не жил, но с которой состоял в формальном браке, так как смысла разводиться не было ни у него, ни у Зинаиды Алексеевны, стоял у кровати дочери. Его руки дрожали, в глазах застыла мука. Голова Лили лежала на подушке, девушка была бледнее мела. Руки ее были прозрачными, тонкими, на запястье виднелись темно-бордовые следы, оставленные иглами многочисленных капельниц.

— Извините, мы больше ничего не могли сделать, — прошептал Виталий Викторович.

Зинаида Алексеевна тихо и безутешно плакала. Стручков опустил седую голову и закрыл лицо руками. Стояло прекрасное осеннее утро, свежее и солнечное, в такое утро совершенно не хотелось верить в то, что произошла трагедия. Но она произошла, и ничего нельзя было изменить. Ноги Стручкова подкосились, и он, схватившись за сердце, упал на пол. К нему бросился Виталий Викторович.

«Надо в церковь сходить, покаяться», — подумал профессор, лежа на полу и глядя в потолок. Тот качался, в ушах у профессора звенело, глаза медленно заполнялись прозрачными слезами, которые мешали видеть и были солеными, как вода в океане. Виталий Викторович сделал Игорю Григорьевичу укол, и вместе с подошедшим практикантом они переложили профессора на кровать. Зинаида Алексеевна тяжело опустилась на стул и зарыдала в голос.

Тигринский съел уже почти весь «Вискас», когда услышал шум открываемой двери. В отличие от предыдущего раза, теперь он не спешил бежать к дверям в трусах, а отправился в прихожую медленно и с достоинством. Там стояли Аля и Барщевский, рядом с ними высилась гора коробок, пакетов, упаковок и банок.

— Стасик, — вежливо обратился к Тигринскому Борщ, — мы привезли тебе еду и соль для ванн. Располагайся поудобнее, ты будешь жить в Алиной квартире, пока мы не найдем убийцу Лили. А Алька с Казбичем пока поживут у меня.

Стас почувствовал, как в ухе что-то зажужжало, поэтому он несколько раз подпрыгнул на одной ноге и поковырялся в ухе. Жужжание прекратилось, видимо, ему удалось придавить врага.

— Ладно, — покорно согласился Тигр, — все равно Стручков меня наверняка из аспирантуры выгонит, если еще не выгнал. То есть из общежития меня выселят, а в Новую Каховку мне возвращаться не хочется. Вот что, ребята, — он прижал руки к груди, — если вам нужно, я готов здесь хоть до лета прятаться, а летом выкопаю пару амфор и решу свои проблемы. Только вы мне еду завозите почаще, ладно?

— Как ты ловко устроился, — пробормотал Борщ, закрывая дверь. Аля наконец смогла переодеться, снять свою мятую больничную пижаму, а Казбич сидел на руках у хозяйки и нежно прижимался к ней черной пушистой шубкой. — Скоро Стасик у нас настолько разбалуется, что будет вешать объявление на дверь, когда и какие деликатесы ему привезти…