Маленькая жизнь 26
В открытую постоянно дверь палаты заглянул парень-араб из соседнего отделения. Обычно арабы проходили человека по два-три, но создавалось впечатление, что их была целая толпа, настолько они были шумными. Это были Ливанцы. Одеты они были видимо в свой национальный костюм, длинное платье-балахон нежно-голубого цвета. - Операция? - спросил Альку Ливанец. - Да, - ответила девушка. Обычно на этом их диалог заканчивался, но не сейчас. Парень прошёл в палату. -Москва, Ливан хорошо, Америка, Израиль плохо. Автомат Калашников хорошо, - произнёс парень стандартный набор слов и ушёл, а вечером привёл с собой друга, очень красивого восточной красотой, высокого, мужественного парня. Но в его глазах отражалась то ли жёсткость, то ли жестокость и это настораживало девушку. Девчонки в палате оживились, решили познакомиться с парнями, которые на вопрос коммунисты ли они гордо отвечали: Ливан-коммунист, делая упор на слове Ливан. Таня немного понимала по английски и парни тоже, решено было использовать её вместо переводчика. Первого пришедшего звали Аркан, ему было 23 года, в Ливане у него остались брат и сестра, родители погибли в разбомбленном доме. Его мечтой было жениться на русской девушке и остаться в Москве, хотя в их понимании слово Москва означало весь огромный Союз. Красавчика звали Али, ему было 20, у себя на родине он был бизнесменом. Также мечтал жениться на русской девушке, но только увезти её в Ливан. Когда ребята спросили где работает девушка, то вышла небольшая заминка, но девчонки посмотрели на конфету и отправили её работать на конфетную фабрику дегустатором. Шутка была воспринята всерьёз. Теперь Ливанцы стали приходить к Альке по очереди, Аркан утром, а Али просиживал все вечера возле постели девушки, она уставала от его присутствия, ведь поговорить им было не о чем, парень совершенно не знал русского языка и только звал её через Таню в свою страну. - Нет, я не поеду, - смеялась Алька, - у вас там стреляют. - А я тебя спрячу, - отвечал Али. - Зачем же тогда туда ехать, если ничего не увижу? Уж лучше я останусь в своей стране, где не надо прятаться. Как-то мама сидела возле Алькиной кровати, когда пришёл Аркан. - Мама? - спросил парень, делая ударение на последнем слоге и оттого привычное родное слово становилось чужим, смешным. Алька кивнула. - Мама, - обратился Аркан к Алькиной маме, похлопав её по плечу и добавил, показывая на девушку, - хорошо, Ливан возьму. - Бери-бери, милок, пока ей вставать нельзя, - засмеялась мама. Впоследствии при любом споре, мама смеясь говорила Альке:" И чего я тебя в Ливан не отдала? Нужно было, сейчас была бы кроткая, как овечка." Наступил день выписки, Алька попросила маму купить самый красивый букет цветов. С этими цветами она вошла в кабинет профессора. Алька была настолько благодарна этому человеку, что чувства переполняли её, из глаз текли слёзы безмерной благодарности, ей казалось, что просто не может быть таких слов, чтобы сказать об этом. Она просто поблагодарила Сергея Тимофеевича за все и сказала, что её удивило то, что после операции совсем не было боли, она не сделала ни одного обезболивающего укола, не выпила ни одну таблетку. - Ничего удивительного, - сказал профессор, - если опухоль удалена полностью, то боли сразу исчезают, а если осталась хоть клеточка опухоли, то это даёт боль и в дальнейшем новую опухоль. Значит твоя опухоль удалена полностью. - Значит теперь можно жить спокойно и забыть о боли? - Нет, если у человека была опухоль, то никогда в жизни ему нельзя успокаиваться, стопроцентной гарантии здесь не может быть. Алька была поражена, ведь из своей клиники её можно сказать выкинули, ссылаясь именно на стопроцентную гарантию, что опухоль больше не вернётся. С этим Алька и уехала домой.
Маленькая жизнь 27
Вернувшись из Москвы Алька наблюдалась у хирурга в своей поликлинике. На этот раз у неё не было не только привычного после операции гипса, но даже лангеты, ей просто три месяца нельзя было наступать на ногу совсем и месяц после лишь приступать. - У тебя подходят к концу положенные четыре месяца больничного, - сказал ей через месяц хирург, - ты можешь выйти на работу? - А как же? Прямо бегом побегу, - сказала пораженная глупостью вопроса девушка. Впрочем, хирург, как врач был в её глазах никем, она давно знала его познания профессии. В некоторых вопросах Алька была большим профессионалом, чем он. И девушку направили на ВТЭК, она ужасно боялась, что ей дадут инвалидность, в те времена это было клеймом. Но ей просто дали разрешение продлить больничный до шести месяцев, до полного выздоровления этого хватало. Собирая документы, Альке пришлось поехать на консультацию в клинику, где она лечилась. Она попала на приём к Александру Евгеньевичу. Он сразу забрал у девушки костыли и начал заставлять её пройти самостоятельно по кабинету, это было равносильно самоубийству, ей ещё нельзя было ходить. Алька категорически отказалась, но задала доктору мучающий её вопрос, почему у неё не поднимается нога в бедре, спрашивать о чем- либо хирурга не было смысла. Задав вопрос, она поняла, что сглупила. - А у тебя нога в тазобедренном суставе никогда и не будет двигаться, тебе разрезали нерв, поэтому мышцы никогда не будут держать ногу, а значит ходить ты не сможешь никогда. Алька была поражена, но она уже не была столь легковерна, она верила лишь Сергею Тимофеевичу и все у неё будет хорошо, как он обещал. - Кто тебя там оперировал? Что за бездарь? - продолжал между тем глумиться Александр Евгеньевич. - Зацепин, - спокойно ответила Алька. Это имя было хорошо известно в медицинских кругах. Александр Евгеньевич удивленно посмотрел на Альку, потом на подпись в Московской выписке и снова на Альку. - Ты хочешь сказать, что тебя оперировал сам Зацепин? Он собственноручно оперировал тебя? - Да, сам Зацепин. - Ни в коем случае ещё полтора месяца не наступай на ногу, а потом только потихоньку начни приступать. В сгибе у тебя после операции ослабли мышцы, но со временем они окрепнут и нога начнёт подниматься, - засуетился доктор и принёс девушке костыли. Провожая Альку из кабинета, Александр Евгеньевич все продолжал удивляться:" Ну надо же, сам Зацепин оперировал!" Выздоровление шло нормально и Альку выписали на работу. Зайдя в группу к Верочке, после замужества которой, они редко виделись, Алька увидела Толика. Парень настолько был потрясён неожиданной встречей, что просто потерял дар речи и на некоторое время забыл, что делал. Равнодушной к нему Альке было приятно это замешательство, даже на долю секунды жаль парня, ведь она не хотела его мучить, а ответить взаимностью не могла. Для неё Толик был вроде подружки.Алька получала письма от своих старых друзей про больнице. Одно из них поразило девушку. Лида Брагина писала, что ей после операции гипсом сдавили стопу и в ответ на её жалобы лишь смеялись. В конце концов гипс решили переделать. В гипсовой были одни доктора, они буквально издевались над девушкой, материли её, говорили о ней разные гадости, а Лида, очень острая на язык девушка, даже не находила слов в ответ на это хамство. - Иди, жалуйся, как твоя подруга Алька, только ничего вы доказать не сможете, подобные разговоры происходят без свидетелей, а мы друг друга не сдадим, скажем, что ничего подобного не говорили, еще и привлечем вас за клевету. Кому поверят, нам, уважаемым докторам, или вам, простым девчонкам? - сказали ей в оконцовке. Алька не могла оставаться без наблюдения докторов и поехала на консультацию в клинику, её перенаправили к профессору Краснову. И вновь Альку поразил его пафос. В огромном кабинете восседали человек семь опытных докторов. За столом сидел сам профессор, а Георгий Геннадьевич, уважаемый Алькой доктор, был вроде лакея, по крайней мере так он выглядел в глазах девушки и ей было по-человечески жаль его. Краснов посмотрел Алькины выписки, снимки до операции, во время операции и после неё. - Ну и хитрый жук, этот Зацепин, - пренебрежительно сказал Александр Федорович, - Прооперировал тебя ради твоего самоуспокоения, никакой опухоли у тебя не было. - Конечно, у него очередь со всего мира, а он оперирует меня для самоуспокоения. Посмотрите снимки, я не медик, но вижу что было, что удалено и что стало - горячо защищала Сергея Тимофеевича Алька. Ей был противен весь этот пафос и сам профессор, без пяти минут академик, со своей свитой. Насколько все это отличалось от маленького, простого кабинета любимого профессора, в котором было как-то по-домашнему уютно. - Вот сидят опытные рентгенологи, они также скажут, что ничего у тебя не было. - Они скажут все, что Вы им велите сказать. Краснов самодовольно засмеялся. Приём был окончен. Аль