И было так, что в это время Великий Бог Ом воззвал к Бруте, Избранному Своему:
– Псст!
Брута оторвался от рыхления грядки и оглядел огород Святилища.
– Извините?
Это был прекрасный день ранней весны. Ветер с гор весело крутил молельные мельницы. Пчелы без дела вились над цветами бобов, пытаясь громким жужжанием симулировать видимость напряженной работы. Высоко вверху кружил одинокий орел. Брута пожал плечами и вернулся к своим дыням. И снова Великий Бог Ом воззвал к Бруте, Избранному Своему:
– Псст!
Брутой овладели сомнения. Было очевидно, что кто-то обращается к нему ниоткуда. Возможно, это демон. Демоны были коньком его наставника, Брата Намрода. Нечистые помыслы и демоны. Одно порождает другое. Бруте было немного не по себе от чувства, что он, кажется, пропустил демона. В таких случаях следовало быть непоколебимым и повторять 9 фундаментальных афоризмов. Еще раз Великий Бог Ом воззвал к Бруте, Избранному Своему:
– Ты что, оглох, парень?
Мотыга загремела по спекшейся на солнце земле. Брута обернулся кругом. Вокруг были пчелы, орел и, в дальнем конце сада, над навозной кучей сонно помахивал вилами Брат Лу-Цзе. Молельные мельницы мерно крутились вдоль стен. Он сделал знак, которым пророк Ишкибл изгонял духов.
– Прочь с глаз моих, демон! – пробормотал он.
– Вообще-то я и так у тебя за спиной!
Брута медленно обернулся. Сад был по-прежнему пуст. Он бросился бежать.
Многие истории начинаются задолго до того момента, с которого их обычно начинают рассказывать. Так и история о Бруте началась за много тысяч лет до его рождения. В мире существуют биллионы богов. Их как икринок в бочонке селедочной икры. Большинство из них слишком малы, чтобы их увидеть, и никогда не были никем почитаемы, по крайней мере никем, крупнее бактерий, которые никогда не молятся вслух, и которым не нужны никакие чудеса. Это маленькие боги: духи перекрестков муравьиных тропок, покровители микроклимата между корнями травы. Большинство из них такими и остается. Ибо им не хватает веры. Малая ее толика способна совершить чудо. А начаться все может с какой-нибудь мелочи. Пастух, ищущий заблудшую овечку, найдя ее среди кустов шиповника, потратит пару минут на то, чтобы сложить маленькую каменную пирамидку в благодарность всем духам, какие только могут быть в этом месте. Или дерево странной формы станет ассоциироваться с избавлением от эпидемии. Или кто-нибудь вырежет спираль на одиноком камне. Ибо все, чего хотят боги, это вера, а чего хотят люди, это боги. Обычно тем все и кончается. Но иногда дело идет дальше. Растут пирамидки, покрываются новыми барельефами камни, на том месте, где некогда стояло дерево, вырастает святилище. Растет сила бога. Вера почитателей возносит его как тысячи тонн ракетного топлива. Очень, очень мало кто из богов достигает неба. Но иногда и оно не становится пределом.
Брат Намрод в одиночку боролся с нечистыми помыслами в своей суровой келье, когда до него донесся страстный голос из послушнической спальной. Парень по имени Брута лежал лицом вниз перед статуей Ома в обличьи молнии, потрясающей трепещущие фрагменты молящегося. Что-то в этом парне внушало Намроду ужас. Когда ему что-то говоришь, он смотрит так, словно бы он слышит. Намрод вышел и ткнул распростершегося юнца концом трости.
– Вставай, парень. Чем это ты занимаешься в спальной в середине дня, а?
Брута ухитрился, все еще лежа на полу, извернувшись, обхватить щиколотки священника.
– Голос! Голос! Он говорил со мной! – прорыдал он.
Намрод облегченно вздохнул. О! Это было ему знакомо. Они жили у него в шкафу. Он слышал их все время.
– Вставай, парень, – произнес он чуть мягче.
Брута встал. Намрод давно жаловался, что Брута уже вышел из возраста хорошего послушника. Лет десять тому назад. «Вот дайте мне мальчишку лет семи…» – говаривал Намрод. Но Брута, кажется, собирался так и скончаться послушником. Когда писались правила, никто не рассчитывал на что-либо подобное Бруте. Сейчас на его большом круглом лице было написано глубокое внимание.
– Сядь на свою кровать, Брута.
Брута немедленно повиновался. Он не знал значения слова «неповиновение». Это было всего лишь одно из того множества слов, значения которых он не знал. Намрод сел напротив.
– Итак, Брута, ты знаешь, что случается с теми, кто лжет, не так ли?
Брута кивнул, краснея.
– Отлично. А теперь расскажи мне об этих голосах.
Брута мял в руках край рубашки.
– Это был скорее один голос, наставник.
– Один голос, – повторил Брат Намрод. – И что этот голос сказал, а?
Брута колебался. По некотором раздумье он понял, что голос собственно ничего не сказал. Он просто говорил. В любом случае, об этом было бы сложно рассказать Брату Намроду, имевшему привычку все время нервно коситься на губы собеседника и повторять последние несколько слов с теми интонациями, как они были произнесены. Кроме того, он постоянно ощупывал пальцами окружающие предметы: стены, мебель, людей, словно бы опасаясь, что вселенная может рассыпаться, если он не будет ее удерживать. У него было такое множество нервических подергиваний, что они составляли как бы одну непрерывную линию. Что ж, Брат Намрод был совершенно нормален для любого, прожившего в Цитадели целых 50 лет.
– Ну… – начал Брута.
Брат Намрод поднял высохшую руку. Брута мог разглядеть на ней нити серо-голубых вен.
– И, я уверен, ты знаешь, есть два рода голосов, которые слышатся вдохновленным, – произнес наставник. Одна из его бровей начала подергиваться.