Вверху, с молельной башенки, поспешно снялась стайка ворон. После исполнения полной хоровой партии из «Он топчет нечестивцев копытами раскаленного железа», Брута ототкнул уши и рискнул чуть-чуть послушать. Стояла тишина, нарушаемая лишь далекими протестами ворон. Это сработало. Сказано: «Положись на Бога». И он всегда так и поступал с тех самых пор, какие только мог вспомнить. Он поднял свою мотыгу и с облегчением вернулся к плетям.
Острие мотыги почти коснулось земли, когда он заметил черепашку. Она была маленькая, некогда желтая и вся покрыта пылью. Ее панцирь был сильно исцарапан. У нее был один похожий на бусину глаз; второй был утерян в одном из множества несчастий, подстерегающих любое медлительное создание, живущее в дюйме от земли. Брута огляделся вокруг. Огород находился внутри святилищного комплекса и был обнесен высокой стеной.
– Как ты попала сюда, малышка? Ты что, прилетела?
Черепашка одноглазо смотрела на него. Брута почувствовал легкую тоску по дому. Там, в песчаных холмах, черепахи водились во множестве.
– Я могу дать тебе немного салата. Хотя я не уверен, что черепах можно держать в огороде. Ты ведь грызун?
Брута чувствовал, что должен что-то сделать.
– Здесь есть виноград, – сказал он. – Наверное, не будет грехом дать тебе одну виноградину. Тебя устроит виноград, черепашка?
– Тебя устроит превратиться в самую отвратительную гадость в самой дальней дыре хаоса? – спросила черепаха.
Вороны, перелетевшие на внешнюю стену святилища снова поднялись в воздух при исполнении «Путь неверных идет сквозь тернии».
Брута открыл глаза и вынул пальцы из ушей.
– Я все еще здесь, – сказала черепаха.
Брута колебался. Его начало понемногу осенять, что демоны и суккубы не появляются в образе маленьких старых черепах. Это ничего не дает. Даже Брат Намрод был бы вынужден согласиться, что когда дело доходит до безудержного эротицизма, вы можете куда больше, чем одноглазая черепашка.
– Я не думал, что черепахи могут говорить, – сказал он.
– Они не могут, – сказала черепаха. – Почитай по моим губам.
Брута пригляделся.
– У тебя нет губ, – сказал он.
– Да, как и достаточных голосовых связок, – подтвердила черепаха. – Я делаю это прямо у тебя в голове, понимаешь?
– Боже мой…
– Понял, да?
– Нет.
Черепаха закатила глаз.
– Я должен был предвидеть. Ладно, все равно. Я не обязан тратить время на садовников. Пойди и приведи ко мне главного, сейчас же.
– Главного? – переспросил Брута. Он приложил руку ко рту. – Ты не имеешь ввиду… Брата Намрода?
– Кто это? – спросила черепаха.
– Наставник послушников!
– О, Я! – сказала черепаха.
– Нет, – продолжала она в монотонном подражании голосу Бруты. – Я не имею ввиду наставника послушников. Я имею ввиду Первосвященника, или как там он себя величает. Я надеюсь, здесь есть такой?
Брута подавленно кивнул.
– Первосвященник, ясно? Первый Священник. Первосвященник.
Брута снова кивнул. Он знал, что здесь есть Первосвященник. Хотя он уже почти мог объять умом иерархическую структуру, связывающую его с Братом Намродом, он был просто не в состоянии воспринимать всерьез узы, существующие между ним, послушником Брутой, и Ценобриархом. Теоретически он подозревал, что нечто такое есть, и этим нечто является могучая инфраструктура Церкви с Первосвященником наверху и им, Брутой, прочно внизу. Однако, он представлял себе это как, возможно, амеба представляет себе цепь эволюции от себя вплоть до, к примеру, главбуха. В течение всего пути наверх происходит потеря связей.
– Я не могу пойти позвать… – Брута заколебался.
Сама мысль о разговоре с Ценобриархом пугала его до онемения.
– Я не могу попросить кого-нибудь попросить Первосвященника придти и проговорить с черепахой.
– Стань болотной пиявкой и сгинь в огне воздаяния! – воскликнула черепаха.
– Не надо проклятий, – сказал Брута.
Черепаха в гневе подскочила.
– Это не проклятие! Это приказ! Я – Великий Бог Ом!
Брута сморгнул. Потом он произнес:
– Нет. Я видел Великого Бога Ома, – он взмахнул рукой, добросовестно сотворяя знамение святых рогов, – он не черепахообразный. Он появляется как орел, или лев, или могучий бык. В главном святилище есть статуя. Она семи локтей в вышину. На ней бронза и все такое прочее. Она топчет неверных. Невозможно топтать неверных будучи черепахой. Я имею ввиду, все, что ты можешь сделать – это многозначительно на них посмотреть. У него рога из настоящего золота. Там, где я жил, в соседней деревне была статуя в локоть высотой, и это тоже был бык. Поэтому я знаю, что ты – не Великий Бог, святые рога, – Ом.
Черепаха осела.
– Ну и сколько же говорящих черепах ты встречал? – саркастически спросила она.
– Не знаю, – сказал Брута.
– Что значит – не знаю?
– Ну, они все могли разговаривать, – искренне ответил Брута, демонстрируя глубоко специфический тип логики, приобретенный им на Дополнительных Дынях. – Они просто могли ничего не говорить, когда рядом был я.
– Я – Великий Бог Ом, – произнесла черепаха угрожающим и неотвратимым низким голосом. – И скоро ты станешь очень несчастным священником. Пойди и найди его.
– Послушником, – сказал Брута.
– Что?
– Послушником, а не священником. Они не позволят мне…
– Найди его!
– Но я не думаю, что Ценобриарх вообще приходит в наш огород, – произнес Брута. – Я не уверен, что он вообще знает, что такое дыня.
– Меня это не волнует. Приведи его немедленно, – сказала черепаха, – или здесь будет землетрясение, луна станет, как кровь, лихорадка и фурункулы снизойдут на человечество и произойдут всевозможные другие болезни.
– Я серьезно, – добавила она.
– Я посмотрю, что смогу сделать сказал Брута пятясь.
– Я еще очень мягок, для подобных обстоятельств! – прокричала черепаха ему вслед.
– Имей ввиду, ты не так уж плохо поешь! – словно что-то вспомнив, добавила она, в тот момент, когда грязная ряса Бруты исчезала за воротами. – Я слышал хуже!