Бисеринки пота, рассыпавшиеся, несмотря на теплый бриз, по челу Драны, свидетельствовали, что и его агония проходила ту же траекторию. Но не доказывали этого. А у Фрайята выживание уже вошло в привычку. Он нервно затрещал костяшками. - Святая война. - сказал он. Это было достаточно безопасно. В предложении не содержалось никаких словесных намеков на дальнейшие планы Фрайята. Он не сказал: "О боже, только не эта проклятая святая война, или этот человек - сумасшедший? Какой-то идиот - миссионер позволил себя убить, какой-то человек написал какую-то галиматью о форме мира, и из-за этого мы должны воевать?"
Если его хорошенько прижмут, и даже растянут и разобьют, он всегда сможет утверждать, что это означало: "Наконец! Это блестящая возможность доблестно погибнуть во славу Ома, единственного истинного Бога, который Растопчет Неправедных Железными Копытами!". Погоды это не сделает: свидетельские показания ничего не меняют для попавших на нижние уровни, где обвинение приобретает силу доказательства, но это может, наконец, оставить у одного-двух инквизиторов ощущение, что они могли и не быть правы. - Да, Церковь была куда менее военизирована в прошлом веке. - ответил Драна, оглядывая пустыню, -Многое связано с мирскими проблемами империи. Формулировка. Без малейшей бреши, куда мог бы быть вставлен разъединитель костей. - Был крестовый поход на Ходгсонитов, сухо перечислил Фрайят, - и Покорение Мельхиоритов. И Выявление лжепророка Зебы. И Исправление Ашелян. И Очищение... - Но все это только политика. - сказал Драна. - Гм... Да, конечно, ты прав. - И разумеется ни один не может сомневаться в целесообразности войны во имя распространения Культа и Славы Великого Бога. - Нет. Никто не может сомневаться в этом. сказал Фрайят, не раз обходивший поля боя на следующий день после славной победы, когда представляется широкая возможность увидеть, что эта победа означает. Омнианцам было запрещено использовать все виды наркотиков. В подобные времена, когда не осмеливаешься сомкнуть глаз от страха перед своими снами, придерживаться такого запрета весьма сложно. - Разве не Великой Бог провозгласил через Пророка Аввея, что нет более почетной и великой жертвы, чем пожертвовать жизнью во имя Бога?
- Да, это его слова. - сказал Фрайят. Он не смел напомнить, что Аввей был епископом в Цитадели пятьдесят лет, прежде чем Великий Бог Избрал его. К нему никогда не заявлялись с мечами вопящие недруги. Он никогда не смотрел в глаза тех, кто желал бы увидеть его мертвым . Нет, конечно он смотрел в них все время, ведь в Церкви существует своя собственная политика, но по крайней мере, они не держали в это время оного орудия за нужный конец. - Погибнуть во славе во имя своей веры - великое дело. - Драна произнес это, словно считывая с пространственной доски объявлений. - Так нас учат пророки. - жалобно сказал Фрайят. Он знал, что пути Великого Бога неисповедимы. Несомненно, Он избирает своих пророков, но выглядит это так, словно Он сам нуждается в помощи. Возможно, он слишком занят, чтобы выбрать кого-то для Себя. Уж слишком много было встреч, кивков и обмена любезностями даже во время службы в Главном Святилище. Конечно, юного Ворбиса окружало что-то вроде ореола - как легко перескочить с одной мысли на другую. Этот человек был отмечен судьбой. Крошечная часть Фрайята, та, что большую часть жизни провела в палатках, была много раз ранена и побывала в самом пекле схваток, где с одинаковой легкостью можно оказаться убитым как врагом, так и союзником, прибавила: "Или по крайней мере чем-то". Это была та его часть, что должна будет провести все вечности во всех преисподнях, но в этом у нее уже было много практического опыта. - Вы знаете, что я много путешествовал в молодости? - сказал он. - Я слышал ваши рассказы, самые интересные из них относились к вашим путешествиям по языческим краям. - тактично сказал Драна, - Часто упоминались колокольца. - Я рассказывал вам когда-нибудь о Коричневых Островах - Где-то у самого края мира. - сказал Драна, - Помню. Где хлеб растет на деревьях и юные женщины находят маленькие белые шарики в раковинах. Они ныряют за ними без единой нитки на теле... - Я помню еще кое-что. - сказал Фрайят. Это было одинокое воспоминание из нездешних мест, где нет ничего, лишь кустарник под пурпурным небом, - Море там неспокойное. Волны там поднимаются куда большие, чем на Кольцевом Море, понимаете, и люди уплывают за них на рыбалку. На странных деревянных досках. И когда они хотят вернуться на берег, они ждут волны, а потом... они встают во весь рост на волне, и она везет их весь путь до самой отмели. - Мне больше нравится история о молодых ныряющих женщинах. - сказал Драна. - Иногда бывают очень большие волны. - сказал Фрайят, игнорируя эту реплику, -Ничто не могло бы их остановить. Но если удастся оседлать волну, то не утонешь. Вот, что я понял. Драна заметил блеск его глаз. - Ах, - сказал он кивая, какая благодать, что Великий Бог поставил на пути нашем такие поучительные примеры. - Вся штука в том, чтобы научиться определять силу волны, сказал Фрайят, и оседлать ее. - А что случается с теми, кто не может?
- Они тонут. Часто. Некоторые волны слишком велики. - Я понял, такова природа волн. . Орел по-прежнему кружил. Если он и понял что-нибудь, то ничем этого не выдавал. - Полезно иметь это ввиду. - сказал Драна с внезапным весельем. - Если когда-нибудь очутишься в землях язычников. - Конечно.
***
С молельных башенок вверх и вниз вдоль контуров Цитадели дьяконы бубнили дневные обязанности. Брута должен был быть на уроке. Но преподователи-священники не были к нему слишком строги. В конце концов, благодаря усилиям своей бабушки он знал наизусть каждую Книгу Семикнижия и все молитвы и псалмы. Скорее всего, они предполагали, что где-то ему было найдено применение. Делать нечто полезное, чего никто другой делать не хотел. Для вида Брута мотыжил фасольные грядки. Великий Бог Ом, в настоящее время маленький Бог Ом, грыз салатный лист. Всю свою жизнь, думал Брута, - я думал, что Великий Бог Ом, - не слишком уверенно, он сделал знак святых рогов, - это э... огромная великолепная борода в небесах, или иногда, когда он снисходит в мир, он подобен огромному быку или льву, или... Словом, чему-то большому. На что можно смотреть снизу вверх. Так или иначе, это не черепаха. Я очень стараюсь, но это не черепаха. И слушать, как он говорит об авторах Семикнижия как о... Так, словно это были всего-навсего сумасшедшие старикан... это похоже на сон. В джунглях брутиного подсознания появились и начали расправлять крылышки бабочки сомнений, не подозревающие, что о подобных вещах говорится в теории хаоса... - Сейчас я чувствую себя куда лучше. - сказала черепаха, -Лучше, чем все последние месяцы. - Месяцы? - сказал Брута, -А как давно ты... болен?