– Я плохо помню дядю Пауля, – сказал он. – Он почти никогда не появлялся у нас после того, как Гитлер пришел к власти, не так ли? Но я помню, как он приезжал к нам предыдущим летом и как я тихонечко сидел в уголке и слушал ваш спор. Я опаздывал на встречу с другими мальчишками – мы собирались идти купаться, – но хотел послушать вас. Я видел, что он слабый человек – и телом, и духом. А в тебе была сила. Мне исполнилось всего десять лет, а я уже понимал это. Он рассердился, а ты нет, потому что был уверен в себе. А я сидел и слушал и благодарил Бога, что я твой сын, а не его.
Лицо Стефана покрылось потом, он вытирал его тыльной стороной ладони.
– Нет чистых и грязных денег. Есть только люди. И я не чист, потому что ты был таким. Они повесили тебя, а должны были заодно и меня повесить, потому что все, что ты представлял из себя и что принадлежало тебе, – мое. Все. Все!
На его лице было отчаяние, которое она видела сквозь колючую проволоку, но здесь их ничто не разделяло. Она пошла к нему, но он закричал:
– Стой! Или теперь я тебя задушу.
Она шла к нему, раскрыв объятия.
– Стефан. Это Ханни. Я люблю тебя, милый.
Он не двигался, а ждал, пока она подойдет. Потом он схватил ее за гордой сжал изо всех сил. Она начала задыхаться, тело ее дрогнуло, в ушах послышался звон. Сквозь него звучал голос Стефана:
– Только грязные люди! И грязь переходит из поколения в поколение. Но здесь все кончается. Ты думаешь, я мог иметь детей, сыновей, после того, кем был ты и кем был я? Но все кончается! – Кончается!
Ее поглотила не тьма, а ужасный шум в голове. Позднее наступила; тишина. Когда Ханни приоткрыла глаза, появился свет. Она думала, что его руки все еще сжимают ее горло, но это была всего лишь боль. Она сглотнула, и боль усилилась. Ханни открыла глаза и с трудом поднялась на ноги.
Стефан сидел на своей кровати, уставившись в стену. Ей было больно говорить, но все равно она сказала:
– Стефан….
Он не слышал ее. Шатаясь, Ханни подошла к нему и положила руки на плечи. Он не сопротивлялся. Она погладила его лицо. Он оставался безучастным и сидел неподвижно. Ханни опустилась на кровать рядом и положила голову ему на плечо.
Они долго оставались в таком положении, пока он не заговорил. Он назвал ее по имени и, не обращая внимания на боль, она ответила ему.
– Я убил тебя, Ханни, – сказал он.
– Нет, нет! Я жива. Посмотри.
– Я видел, как ты лежала там. Я убил тебя, как он убивал всех остальных. Только одно: убийство. Я мельче, чем он. Но одного убийства достаточно.
– Дотронься до меня, – попросила она. – Почувствуй меня. Я здесь, рядом с тобой.
– А теперь ничего не осталось. Я ничего не слышу, ничего не вижу. Но все еще существую. Почему я существую, Ханни? Ты умная, объясни мне.
Она попыталась обнять его и почувствовала, что тело Стефана словно окаменело.
– Прости меня, – попросил он.
– Мне не за что тебя прощать. Я люблю тебя.
– Прости меня. Иначе я проклят.
Она заплакала.
– Я прощаю тебя, – сказала она. – И все другие прощают, все. Софии Рут, Ивчини Эстер. И тетя Мириам, и тетя Сара, и тетя Ева. Они все прощают тебя. И я люблю тебя. Я люблю тебя!
– Тьма, – снова заговорил он. – Нет ответа, нет звуков, кроме моего собственного голоса. Ничего… Я даже своего тела не вижу. Я ничего не вижу, ничего не слышу, ни до чего не могу дотронуться. Но я продолжаю жить.
– Я здесь, и я люблю тебя, – сказала она в слезах.
– Прости меня. Только прости! – закричал он.
Небо потемнело, когда они отходили от дома, держась за руки. Разноцветные огни сменились обычными звездами, на востоке показалась яркая полоса – это поднималась луна.
– Кажется, представление закончилось, – сказал Мэт. – Хочешь вернуться в дом?
– Нет, – покачала головой Черри. – Давай останемся здесь, если уж вышли. Как ты думаешь, что происходило сегодня ночью? Атомная бомбардировка? Война где-нибудь?
– Не думаю.
«И мне все равно, – подумал он. – Нас двое, и одиночеству конец».
– Все эти землетрясения, а потом огни, – сказала она. – И ничего не произошло.
– Ничего… – Он сжал ее руку.
– Я знаю. Ты что, хочешь сказать, что этот спектакль был разыгран для нас? Как мартовские иды?
– Нет, – засмеялся он, – я этого не говорил.
– Здесь есть где посидеть. Под этим деревом. Мы можем посмотреть, как будет всходить луна.
Они сели, прислонившись спинами к своду дуба. Черри устроилась поудобнее рядом с ним, он обнял ее за плечи.
– Сейчас бы шампанского, – вздохнула она.
– Я думают, ты не пьешь.
– Почти. Но я люблю вкус шампанского. А почему ты пьешь так много?
И он рассказал ей: о годах пьянства и о том, что привело к последнему запою. Она слушала спокойно, внимательно и с любовью.
– У тебя неровный характер, – сказала она.
– Ты права.
– У меня тоже. Как ты думаешь, кто-нибудь поручится за наше будущее?
– Никто, у кого есть хоть капля ума.
– Алкоголик и нимфоманка.
Он закрыл ей рот рукой:
– Называй как угодно меня, но не мою любовь.
– Я – твоя любовь, правда?
– Да.
– А ты – моя. У нас есть шанс, как ты думаешь?
– Стоит его использовать. А больше ничто не имеет смысла.
– Ты права. Думаю, на самом деле у нас неплохие шансы. Может, мы относимся к таким людям, которым нужен стимул, чтобы стать сильными. Теперь он у нас есть.
– Да, – подтвердил Мэт. – Верно.
Они говорили, пока не взошла луна – легкий, бессвязный разговор ни о чем. Иногда они замолкали, и их молчание казалось таким же естественным, как и слова. В один из таких молчаливых перерывов он подумал о Бриджет и попытался вспомнить, что он чувствовал по отношению к ней. Может быть, неуверенность? Странно, но мысль о том, что Бриджет отдает свое тело другому мужчине, теперь не вызывала в нем ревности. В то время как то, что ему рассказала Черри, очень взволновало его.
– У меня появляются новые силы, – сказал он.
– Они тебе понадобятся. И мне тоже. Мы помогаем друг другу. Великолепно, у нас будет прекрасная семья. Особенно если будут дети.
– Да. – Услышав про детей, он в первый момент был ошеломлен, но вскоре понял, что это неплохая идея. – Сколько?
– Посмотрим. Много, я думаю. Говорят, миру грозит перенаселение, ну и черт с ним.
– Знаешь, увидев тебя, я думал, что ты – тихая маленькая девочка, с которой не о чем говорить, – засмеялся он.
– Я была такой раньше, – улыбнулась она. – Но я много разговаривала сама с собой. Посмотри, там все еще светлеет, и луна поднимается. Восход солнца? Не пора ли петь птицам?
– Это ирландские птицы. Они долго спят.
В ветвях над их головами послышалось чириканье. Черри захихикала.
– Она тебя услышала.
– У них просто семейный разговор.
– Как у нас.
– Как у нас, – согласился он.
Они смотрели, как всходило солнце, и кушали, как просыпаются и начинают петь птицы. Наконец она сказала:
– Наступает обычный день. Фантастическая часть закончилась.
– Пора идти обратно. – Он встал и помог ей подняться.
– Ты очень расстраиваешься, что чары рассеялись?
Он покачал головой.
– А ты?
Она не ответила сразу. Когда они уже подходили к дому, улыбаясь, она сказала:
– Нет. Мне больше нравится утро.
Когда Бриджет вырвалась и побежала вниз по лестнице, Дэниел последовал за ней, но продвигался очень осторожно, держась рукой за перила и призывая ее не быть дурой и не бросаться вниз сломя голову. Он не мог понять, что заставило ее поступить так, и им овладел гнев, когда он услышал, как она упала, и из темноты впереди донесся пронзительный мех. Тогда он остановился и снова крикнул:
– Брид? Что случилось?! С тобой все в порядке?
Новый взрыв смеха был единственным ответом. Он казался громче, как будто они поднимались по лестнице и приближались к нему. Инстинктивно он попятился и поднялся на две иди три ступеньки.
Это была какая-то ловушка, и Бриджет попала в нее. Если он бросится вниз, в капкане окажутся двое. Значит, у него не будет возможности помочь ей. Все случилось так, как он сказал ей – в комнате миссис Малоне… Да, вначале нужно подумать, а потом действовать. Мысли мелькали в голове и ускользали от Дэниела, когда он пытался их логически выстроить. Затем, он услышал, как она позвала его, и задал глупый вопрос: