А еще была другая ночь. Когда тетя свалилась от усталости в комнате, а Мадлена, задумав очередную вылазку, укладываясь в кровать, предусмотрительно натянула шерстяные носки.
Она дрожала ни от страха, ни от холода, ни от злости. Она пришла для того, чтобы задать один вопрос, и она ждала на него ответ.
Пахло чуть сильнее и чуть тошнотворнее. Целый день дверь была закрыта. Мертвая еще больше посерела, а ее лицо еще больше осунулось.
Испугавшись, что свечи потухнут, Мадлена зажгла лампу и на секунду зажмурилась от яркого света.
Она пододвинула к гробу стул, забралась на него, встала на колени и заговорила. Она разговаривала со своей матерью, как обычно разговаривала со своими куклами, как разговаривают с ребенком, как мать разговаривала с ней самой. Она говорила до тех пор, пока не заболели коленки и по всему телу не поползли мурашки. Она ласкалась, она лелеяла саму себя. Она дошла до того, что даже рассказала о том, что поклялась хранить в тайне. Когда начинаешь рассказывать такое, то это значит, что говоришь уже не сама с собой и что самое главное в том, чтобы тебя услышали. А иначе зачем?
Она достала из-под ночной рубашки пенал, который держался резинкой от трусиков.
Она расстегнула молнию. Вытащила из пенала булавку, открыла ее и разогнула.
Она делала все старательно, даже слишком, как если бы, сама того не желая, хотела выиграть время.
Она уколола кончик большого пальца, нахмурилась и слизнула капельку выступившей красной крови.
Решительно взяла иглу большим и указательным пальцами.
Ее взгляд поднялся и уперся в лепной узор на потолке. Изо всех сил она уколола труп. Булавка отскочила и упала на дно гроба.
Мадлена вскрикнула и замерла, прислушиваясь к звукам. Она опустила глаза только после того, как убедилась, что никто не слышал. Она даже не заметила следа укола.
Щеки ее втянулись, взгляд посуровел, губы сжались, лоб наморщился.
Она порылась в пенале, достала из него карманное зеркальце, обрамленное цветочками, и приложила его к губам матери.
Она склонила голову, положила ее на край гроба, чтобы лучше видеть.
Несколько секунд Мадлена ждала, что зеркало запотеет, надеялась на пар, вздох, чудо. Прядь черных волос упала ей на глаза.
Она выпрямилась, вне себя от возмущения.
Отвела зеркальце на несколько сантиметров и процедила: «Посмотри на себя. Посмотри на себя... Мне за тебя стыдно... Я тебя презираю».
Дом беззвучен. В столовой они сидят втроем за овальным столом. Девочки — с одной стороны, тетя — с другой.
Обычно это самое веселое время дня; тепло, хочется есть, уроки сделаны. Это время, когда легко рассказывается и в гостиной уже включен телевизор. Спешить некуда, но все равно торопишься; так и распирает. Теперь телевизор, конечно, выключен, и рассказывать почти нечего, или делаешь вид, что нечего, из боязни расколоть что-то вроде обволакивающей тебе черной скорлупы. Мадлена пожимает плечами.
Стол белый. Под вышитой скатертью прощупывается клеенчатая подкладка. Она заглушает звон приборов. Салфетки — белые, тарелки — белые и такая же белая супница, а в ней — молочный суп с вермишелью.
Тетя Марта зажигает люстру, которую уже несколько лет никто не зажигал. Тень от носа разрезает теткин рот надвое. Мадлене хочется посмотреть, что происходит с ее собственным ртом. Но у нее ничего не получается. Она косится на сестру; та пожимает плечами и берет ложку, оттопыривая мизинец. Тереза занимает на своем стуле больше места, чем два дня назад.
Глотая ложку супа, Мадлена нечаянно причмокнула. Было очень горячо. Она знает, что тетя это просто не выносит. Тетя никак не реагирует. Пристально смотрит на стену поверх их голов и продолжает машинально есть. Не глядя, набирает ложку, проводит ею о край тарелки и подносит ко рту.
Чтобы проверить, Мадлена причмокивает еще раз.
Тетя берет салфетку и вытирает губы.
Мадлена держит ложку в нескольких миллиметрах от губ и всасывает содержимое. Вермишелинки извиваются, молоко течет по подбородку. Она поднимает глаза.
Медленно, очень медленно тетя Марта опускает пустую ложку. Кладет ее на край тарелки. Ее взгляд по-прежнему устремлен на стену, но на губах появляется что-то вроде улыбки. Мадлена морщит нос.
— Когда вашей матери и мне было столько лет, как вам сейчас, мы выпросили себе по одинаковому платью в цветочек и вместе поехали на каникулы в Довиль. Она...
Мадлена и Тереза переглядываются.
В последнюю минуту, перед тем, как закрыли гроб, Мадлена отказалась поцеловать мать. Тереза согласилась, но без явного желания; она едва дотронулась до нее губами.