Эти гонки, изнурительные и выгодные, проходили сразу же после Тур де Франс, и было невозможно представить, чтобы лидер в желтой майке отказался в них участвовать. Накануне мы соревновались в Клермон-Ферране, а потом вся команда отправилась в Иссенжо, где на следующий день устраивались гонки с преследованием. Только Жак, капитан команды, остался, чтобы провести вечер у своего друга Джеминиани, который недавно открыл бистро. Он должен был присоединиться к нам на следующий день...
Пресс вялый, ноги ватные, голова кружится. Он стоял, опираясь на капот машины, пока Шарль ему завязывал шнурки, потому что сам он, едва опускал взор, тут же падал.
Разумеется, организаторы нам подстроили самый отвратительный маршрут, какой только можно себе представить. Три участка по 50 км, нашпигованных восемнадцатикилометровыми подъемами с уклоном в 7 градусов, каких в Верхней Луаре немало. Ни одного метра ровной поверхности (даже финишная прямая шла в гору). В дополнение к программе — большая команда из местных гонщиков, которые знают все виражи как свои пять пальцев, безнаказанно гоняют по ним круглый год и мечтают обнести профессионалов. Просто праздник и для них, и для их болельщиков.
До старта мы сговорились с оргкомитетом и крутыми. Все были согласны с тем, что Жаку было бы лучше остаться в постели, но зрители специально собрались, чтобы увидеть его и его желтую майку. Было решено, что он проедет первый участок в общей группе, вырвется вперед где-нибудь в центре города, а на первом же повороте незаметно свалит и вернется в гостиницу. Там его будет ждать врач. Итак, на него напялили желтую майку, и он поплелся стартовать, закончив гонку еще до того, как она началась.
Эти пятьдесят километров, я никогда их не забуду. Жак меня попросил держаться рядом с ним, и мы проехали час двадцать плечом к плечу. Он, — обгонявший меня на четверть часа в Лизарде, затыкавший меня на пять минут в десятикилометровке, только что отмахавший Тур де Франс как никто другой, умевший выигрывать, как хочет и когда хочет, вызывавший уважение даже у соперников, которые обращались к нему на «вы», казавшийся в седле самым красивым и самым элегантным из всех гонщиков, которые когда-либо стартовали, — тащился как последняя кляча. На прямых отрезках он закрывал глаза, чтобы не блевануть. Интересно, что он мог выблевать? Мне приходилось ему напоминать, как и когда переключать скорость. Он был вообще неспособен что-либо воспринимать, что-либо решать и даже злиться на организаторов гонок. Следует сказать, что в этом смысле он был настоящим мастаком, а мастаки условия контрактов соблюдают всегда. Через десять минут его майка была уже мокрой, и пот обильно стекал с подбородка.
В пелотоне вокруг нас образовалось что-то вроде уважительного пустого пространства, и гонщики уступали друг другу место, чтобы подъехать поближе и посмотреть на нашего зомби. Местная молодежь была разочарована, они так мечтали оказаться рядом с живой легендой и вместе с ней проехать по-настоящему.
Мы катили компактной группой и достаточно быстро. Парни, ехавшие впереди, а среди них и ребята из нашей команды, нажимали размеренно, но подарков не делали. В такой ситуации очень нехорошо отставать и оставлять дверь открытой. Надо выбрать правильную скорость, которая заставит разных лихачей еще раза два подумать перед тем, как рвануть. Мы крутили в среднем 35–37 в час, что здесь считается достаточно живенько.
Но Жаку, кажется, было на все наплевать. Он был не в том состоянии, чтобы просчитывать. Вряд ли он сумел бы побить свой собственный рекорд на время, но даже между 25 и 35 никакой разницы для него сейчас не существовало.
Я всегда обожал смотреть на чемпионов. И мне повезло: за двенадцать лет профессиональной карьеры я находился всегда рядом. Я вел их группы, мне случалось быть их капитаном на трассе, а трое из них были даже моими соперниками. Сейчас, когда уже можно сравнивать, я понимаю, что мне действительно крупно повезло, так как среди всей этой чемпионской братии мне довелось встретить пятерых настоящих чемпионов.
Нет ничего прекраснее, чем мастак, подписавшийся на гонку. Он готовится, вселяет во всех уверенность, он диктует закон и порядок, он — невзирая на грипп, растяжение, ангину или усталость — мчится, когда надо мчаться, упирается как никто, поднимается быстрее гримперов, разгоняется быстрее спринтеров, выкатывает по внешнему радиусу, сбрасывая на два зубца меньше, чем все остальные, назначает тарифы и умеет достойно проигрывать. Но мастаки меня восхищают еще и потому, что со стороны меня можно принять за одного из них, — я выигрывал этапы, я выигрывал гонки, мое имя часто произносят, мою фотографию печатали в «Экип», меня показывают по телевизору, меня интервьюируют о ходе гонок, — хотя я знаю, что я не мастак и что между ними и мной невообразимая пропасть.