— Вон отсюда! Вон, негодяй!
Сам усмехнулся и стал вопить нараспев:
— Пожалей бедного мальчика, бабушка! Доктора не могут ему помочь.
Ответа не было, и Сам решился открыть дверь. В комнате перед огнем сидела старуха с сердитыми красными глазами. Она держала трубку в зубах; на коленях у нее лежал кот, а у ног собачонка, которая при виде чужих зарычала.
— Ты ведь Сам Рафтен? — грозно воскликнула старуха.
— Да, бабушка. Я наткнулся на гвоздь в заборе. Говорят, что так можно отравить себе кровь, — сказал Сам, охая и кривляясь.
Слово «вон» замерло на устах старухи. Ее доброе ирландское сердце прониклось жалостью к страдальцу. К тому же ей приятно было, что враг так униженно прибегал к ее помощи. Она пробормотала:
— Покажи.
Сам среди охов и стонов стал развязывать ногу, как вдруг послышались шаги. Дверь отворилась, и в комнату вошла Бидди.
Она и Ян сразу узнали друг друга, хотя со времени последней встречи один сильно вырос в длину, другая — в ширину.
Оба очень обрадовались.
— Как поживают папа и мама, и вся семья? А помните, как мы вместе делали легочный бальзам? Мы тогда с вами еще были молоденькие. Помните, я часто вам рассказывала про бабушку? Вот она самая. Бабушка, это — Ян. Много веселых дней мы провели, когда я жила у его мамы. А бабушка может рассказать вам, Ян, обо всех растениях на свете.
Громкий стон Сама теперь привлек к нему общее внимание.
— Это как будто Сам Рафтен? — холодно сказала Бидди.
— Да, но он очень болен, — ответила бабушка. — Доктора приговорили его к смерти и сказали, что никто не может ему помочь. Вот он и пришел ко мне.
В подтверждение раздался новый жалобный стон.
— Ну, покажи. Бидди, дай мне ножницы. Нужно будет разрезать ему штаны.
— Нет, нет! — с неожиданной энергией воскликнул Сам, опасаясь, что дома за это придется держать ответ. — Я могу его засучить.
— Ну, ладно! — сказала старуха. — Да у тебя дикое мясо! Его можно было бы отрезать, — сказала она, роясь в кармане (Сам думал, что она хочет достать нож, и уж приготовился пуститься наутек), — но это штуки глупых докторов. Я могу обойтись и без них.
— Еще бы, — сказал Сам, хватаясь за эту мысль, — глупые доктора режут, а вы можете дать мне что-нибудь выпить.
— Разумеется, могу.
Ян и Сам вздохнули свободнее.
— Вот тебе!
Она подала ему жестяную кружку с водою, куда всыпала каких-то толченых сухих листьев. Сам выпил.
— Этот пучок веток ты возьми с собой, надо их настоять на двух бутылках воды и пить через час по стакану. Потом надо разрубить топором живого цыпленка и еще теплым прикладывать к больному месту два раза в день, пока не заживет дикое мясо. Ты скоро поправишься, но помни, — каждый раз надо брать свежего цыпленка.
— А не лучше ли… индюшонка? — слабо простонал Сам. — Я мамин любимец, бабушка, и за расходами для меня дело не станет.
При этом он как-то странно захрипел. Со стороны можно было подумать, что у него начинается агония.
— О твоих родителях мы не будем говорить. Они уж достаточно наказаны. Дай бог, чтобы они за свои грехи не схоронили тебя совсем. Я сама им этой беды не пожелаю.
Протяжный стон перебил начинавшуюся проповедь.
— Какое это растение, бабушка? — спросил Ян, стараясь не смотреть на Сама.
— Лесное.
— Да, но мне хотелось бы знать, на что оно похоже и как называется.
— Оно ни на что не похоже, само на себя похоже, а называется лещиной.