Потом, уже в тишине, окруженная ломким, как хрусталь, белоснежным бельем Лида лежала без сна, прислушиваясь к чужой квартире и собственному усталому телу. Ныли суставы, тикали часы. Темнота давила на грудь. Поначалу мягко, едва заметно, но с каждой минутой все ощутимее. И понятно ведь, надо бы подняться да распахнуть форточку, пустить свежий воздух, а вместе с ним все ночные шепотки: приглушенный шум двигателя, когда какая-нибудь машина остановится у соседнего подъезда, гулкие шаги и смех, когда парочка прохожих скользнет под окнами. Но Лида никак не могла заставить себя встать. Уже и не понять, то ли это сонливая лень, то ли силы и впрямь ее покинули. Может, я уже сплю давно? На миг стало полегче, но успокоительная мысль тотчас сменилась другой, устрашающей. А может, я помираю лежу? Лида никому об этом не говорила, но про себя считала, что уже готова к концу, пожила, семью подняла, сожалеть ни о чем не хочется… Но уйти вот так, вдруг, в незнакомом месте, в непроглядном мраке, в одиночестве? Она бы закричала от накатившего ужаса, если б смогла.
В комнате раздался осторожный стук молотка о камень.
Кто-то был здесь, совсем рядом! Лида вздрогнула всем телом, захрипела, сбрасывая мучительное оцепенение, и всхлипнула. Поджала ноги под одеялом и приподнялась над подушкой, пытаясь разглядеть что-нибудь. Ни единого проблеска, тьма была плотной, цельной, словно кусок обсидиана. На мгновение Лиде показалось, что находится она в каком-то совсем ином месте, далеком от квартиры сестры, от Троицка и любых иных человеческих городов.
Во дворе проехал автомобиль, по стене и потолку прополз отсвет фар. Комната вернула свои очертания. Ощущение чужого присутствия растворилось, оставив после себя облегчение, какое испытываешь только после пробуждения от страшного сна. Было это наяву или нет, но спустя несколько минут Лида действительно спала.
Наутро она проснулась в дурном настроении, колыхался внутри темный тревожный осадок. Кажется, черт снился? Гвозди в гроб заколачивал. Тут и в сонник лезть не надо — явно не к добру. Лида хмурилась и старалась не думать о ерунде.
Первым делом позвонила в больницу. Ничего нового, Тамара оставалась в реанимации. Никаких посещений. Лида положила громоздкую трубку на рычаги и тяжело вздохнула. Хорошо хоть получилось выклянчить вчера ключи от квартиры, а то куковала бы сейчас на улице. Что ж, придется покуда обживаться, оправдывать свое присутствие. Лида затеяла уборку. Смахивала пыль отовсюду, куда могла дотянуться, а если не могла, взбиралась, кряхтя, на табуретку и дотягивалась. Ковыляла по коридору с ведром воды, швабру не нашла, потому исползала все углы с тряпкой в руках. Кожа на ладонях распухла, побледнела и, подсохнув уже, покрылась крошечными болезненными трещинками, но, смахивая выбившуюся из заколки седую прядь с мокрого от пота лица, Лида чувствовала себя довольной. Все окна были распахнуты, освежающий сквозняк гулял по квартире, прогоняя уютную старческую затхлость из комнат.
Уборка оказалась отличным поводом, чтобы утолить любопытство и немного покопаться в сестринских вещах. Мебель заполняла невеликие метры жилплощади, теснила, нависала, со своеобычным вкусом, непоколебимо. На стенах лесные пейзажи в рамах с прихотливым узором. Отчего-то ни одного образка, ни одного крестика или лампадки в углу. Странно. Поблескивала полированным деревом радиола, выгибалась изящным корпусом швейная машинка «Зингер». Повсюду густые ковры и коврики с неизбывным прелым душком. Настоящий мавзолей достатка двадцатилетней давности. У Тамары всегда водились деньги, даже в самые непростые времена, это все знали. Лида только фыркала, а то и шикала, чтобы не болтали лишнего, когда слышала сплетни о каких-то перепроданных самородках и драгоценных камнях. Откуда? Глупости, конечно. А сама боялась, что однажды придут люди с корочками, расспрашивать про сестру. Не пришли, да и пересуды сами собой заглохли, страна-то менялась, каждый думал о себе. А Тамара, должно быть, так всегда и жила, одна, для себя. Лида не понимала этого, тосковала, жалела, иной раз злилась. Ладно любовь, мужики уходят, умирают, но как же детки? Как без детей-то? Зачем?
Потом Лида наткнулась на стопки неношеной одежды в чулане. Развернула аккуратно, будто подарок, сложенную рубашечку. Детский размер, лет на семь, плотная желтая ткань с улыбающимися солнцами и лунами, толстые пуговицы и никаких бирок. Лида вытянула из стопки еще рубашку, точно такую же, отступила к креслу и медленно села. Что же это такое? Ведь у Тамары никогда не было детей. Или были? Нет-нет, это что-то другое. Зачем нужно столько одинаковых одежек? Лида снова приблизилась к чулану с распахнутой дверцей. Ну точно, на верхних полках покоились толстые рулоны материи. Зеленая, алая, а вон там и желтая, наверняка та самая, с солнцами и лунами. Сама, значит, шила. Для кого? Может, на продажу? Поразмыслив, Лида вернула вещи на место, закрыла чулан и отправилась на кухню чаевничать. Хрен с ним, рассудила она.