Вода забурлила, раздался свист. Лида сняла с плиты верещащий чайник. Наверное, она бы и сама продолжала пользоваться таким, если бы старший сын в свое время не купил электрический. Долго выкаблучиваться не стала — удобнее же. Так и сотовый телефон освоила, и даже, прости господи, WhatsApp. Может, детям позвонить пока? Под полотенцем с вышивкой прел, температурил фаянсовый чайничек со свежей заваркой. Сейчас все на работе, поди, даже Оля, хотя ей бы еще сидеть и сидеть в декрете с близняшками-то. Набрать зятя, что ли? Хоть внуков покажет. Размышляя об этом, Лида направилась за мобильником. Тот, позабытый, покоился на дне сумки, оставшейся на трюмо у входа в квартиру.
В полумгле прихожей Лида вдруг остановилась. Поежилась от противного холодка, прокатившегося по спине. Это еще что такое? Вот она, сумка, надо только руку протянуть да вернуться с ней в комнату с тикающими часами и телевизором, но слева тревожно темнел коридор, ведущий к двери. Лида медленно, нехотя повернулась туда. Ничего. Тьма у входа оказалась абсолютно непроглядной. Ни коврика у двери, ни старых тапочек в обувнице, ни крючков на стене — все исчезло. Конечно, нужно просто шагнуть туда, протянуть руку и нащупать тумбочку, нащупать собственное пальто, и тогда прихожая вернется на место. А вдруг нет? Вдруг ладонь провалится в пустоту? Господи, какая глупость! Это солнце светит прямо в окно на кухне, оттого здесь и такая плотная тень. Лида не стала оборачиваться, чтобы проверить догадку. Она и так помнила, что окно на кухне уже зашторено. Взгляд не отрывался от черноты, раскинувшейся впереди, такой осязаемой, такой противоестественной. В лицо дохнуло какой-то душной сыростью, стало зябко. Почудилось, будто тьма колышется, тяжело дышит, но нет, на самом деле она оставалась неподвижной.
Вдалеке посыпались, поскакали камешки, щекоча слух объемным бисерным эхом. Мрак словно бы углубился, развернулся в тоннель. Как далеко он простирается? На десять шагов? На тысячу? Лиду затрясло. Ощущения играли с ней злую шутку. Нужно отступить в комнату, присесть, прийти в себя, и не будет никаких тоннелей…
Из глубины мрака послышались шажки.
Босые ноги шлепали по каменному полу, и звук с каждым мгновением становился громче. Подумалось: какой короткий шаг, будто ребенок идет. Только видеть это дитя совсем не хотелось. Ни за что. Сколько минуло времени? Кто-то продолжал идти, преодолевая метры, которых не было, торопливо, все быстрее и быстрее. Кажется, Лида даже расслышала дыхание, частое, шумное, переходящее в рык. Дыхание рассерженного хищного зверька.
В голове у Лиды все перевернулось, сердце скакнуло в горло, застряло. Громыхнула межкомнатная дверь, страшно задрожало стекло, будто сейчас вывалится. Что происходит? Почему закрыто? Оказалось, Лида уже на кухне, держится за дверную ручку, вцепилась, чтобы снаружи не открыли. Как добежала, сама не поняла. В двери высокий застекленный проем, поэтому видны и соседнее помещение справа, и проход в прихожую прямо. Никаких движений, ни единого звука. Ноги подкашивались. Лида едва удержалась от падения, заскребла ногтями деревянный косяк, потом обои, пока не опустилась на табурет. Хватаясь за грудь, привалилась спиной к стене. Не пульс — лошадиные скачки. Лишь бы не помереть. Услышала, как тикают часы за дверью. Поняла, что лопочет тихонько:
— Господи, спаси и сохрани, Господи, спаси…
Чтобы более или менее прийти в себя, понадобилось больше получаса. Лида выползла из кухни, перекочевала в кресло, включила телевизор — пусть бормочет, успокаивает. Хотелось прилечь, даже, может, вздремнуть, и не подходить к передней как можно дольше. Но Лида так не могла, характер не тот. Встала и, кряхтя, добралась до трюмо. Собравшись с духом, скользнула в прихожую и как можно быстрее, не вглядываясь, проковыляла к выключателю на стене. Уютный желтоватый электрический свет вернул все на место. От сердца отлегло. Только это ведь повториться может. Старость — не радость, как говорится. Лида горько усмехнулась, зажмурилась надолго. Значит, маразм, да? Или еще какая напасть с головой… Побрела обратно на голос телевизора.