Собиралась выйти за продуктами, но, обессилев от произошедшего, осталась дома. Дремала, вздыхала, иной раз вздрагивала, оглядываясь на дверной проем. Вечером позвонила наконец дочери. Говорили до глубокой ночи, в разговор поначалу втискивался лепет внуков, потом время от времени ворчание зятя. Оля сразу смекнула, что мать тревожится, но истинных причин, конечно, не поняла — просто старалась отвлечь, успокоить, не говоря напрямик. Лиде хотелось вывалить все, но что-то не давало. Воспитали так, наверное.
Давно пробило полночь, когда за стеной, как будто на кухне, громко постучали. Лида медленно отвела трубку от уха: там Оля рассказывала что-то про садик. Спустя полминуты постучали снова, только теперь с противоположной стороны и выше, у соседей. Лида приподняла брови, в груди похолодело. Стук повторился еще раз, уже далеко, где-то на верхних этажах. Что все это значит? Дочка звала из динамика мобильника.
— Да-да, Оль, тут я, — опомнилась Лида.
Много позже, отложив телефон, она не стала перебираться в кровать, так и сидела на месте. Звук на телевизоре был приглушен, не разобрать ничего. Глаза пощипывало, Лида щурилась, вновь и вновь разглядывая предметы в комнате сестры. Хмурилась, прислушивалась к спящей хрущевке. Закемарила на рассвете.
Долго поспать не получилось. Спустя часа три Лида разлепила веки и, сипло застонав, подняла себя с кресла. Поплелась в ванную умываться. В маленьком зеркале над раковиной обнаружилась измученная старуха, капли воды сбегали по припухшей бледной коже, ныряли в бороздки морщин, срывались с подбородка. Ни дать ни взять утопленница. Нельзя здесь больше оставаться. Одной точно нельзя.
Вскоре, приведя себя в порядок, одетая, вооруженная сумкой, она выходила из квартиры. Медленно, цепляясь за перила, спускалась по лестнице, все больше погружаясь в консервированный, пропахший пылью сумрак. Где-то выше, на четвертом или пятом этаже, лязгнул замок и растворилась дверь, но наружу никто не вышел. Подъезд выжидательно молчал. Наконец Лида вывалилась на улицу. Солнце где-то пряталось, заросший кустами дворик был пустынен. Прохладный ветерок осторожно качал ветви тополей, листва уже начала желтеть, скукоживаться. Лида покрутила головой — и впрямь никого, ни одной бабки на лавочке, ни одного мальчишки с игрушечным пистолетом в траве, даже вездесущих котов, и тех нет. Несколько шагов по асфальту, оглянулась на подъезд, мазнула взглядом по композитному кирпичу вверх. Серые катаракты окон. Почудилось движение в одном, на втором этаже, будто чья-то голова над подоконником торчала, но теперь спряталась. Ребенок? Да вроде крупная голова-то, и лицо взрослое — хотя как тут разглядишь? Фантазия дорисовала физиономии в окне какое-то совершенно пакостное зловредное выражение. Лида поспешила к автобусной остановке.
Большую часть дня она просидела в приемном покое областной больницы. К Тамаре не пускали. После обеда удалось ухватить за рукав нужного врача: оказалось, дела обстояли не слишком хорошо. Тревога скользнула в груди холодным чешуйчатым тельцем. Выйдя из больницы, Лида отправилась на поиски церкви. Городок, приземистый, чахлый, глухо суетился в мутном, бесцветном солнечном свете, сочащемся сквозь плеву облаков. Было довольно тепло, но чувствовалось: осень уже пришла, просочилась, повсюду теперь, не прогонишь. Спустя час между ломбардом и аптекой обнаружился белокаменный храм. Повязав выуженный из сумки платок, Лида вошла внутрь. Первым делом поставила пару свечек, пошептала молитву за здравие. Подумала и помолилась еще, чтобы оградило от нечистой силы. Хотела к батюшке за советом обратиться, но поглядела на него, стоя в сторонке, и как-то не понравился он ей. Высунувшиеся из-под рукава рясы большие золоченые часы смутили или еще что. Нахмурившись, Лида направилась к выходу.
К дому сестры подошла уже на закате. В розоватых сумерках двор, все такой же безлюдный, показался уютнее. Лида остановилась, разглядывая серую пятиэтажку. Почему Тамара не уехала отсюда? Что ни говори, а деньги у нее имелись. Нет же, столько лет здесь проторчала, скрытная, себе на уме. То ли раньше Лида не замечала, то ли это закат сотворил со зданием причудливую штуку: на фасаде лежала едва различимая разлапистая тень. Даже не лежала, а скорее проступала изнутри. Будто кирпич со временем становился чуть темнее, и эта клякса расползалась из центра к краям стены, поглотив почти весь третий этаж, где жила Тамара, а также запустив ниточки на второй и четвертый. Лида обвела взглядом пустые окна, никого в них не увидела и устало побрела к подъезду. Позади был долгий день.