А Шура замуж выходила не по любви. Родители так распорядились. Стерпится да слюбится. Вот и стерпелось, и слюбилось, и детки пошли один за другим. Если бы не война, порадовала бы Ивана еще сыночками и дочками. Но судьба распорядилась иначе… Шура осталась верной и преданной своему Ивану. Дети были для нее единственной отдушиной, ее самой светлой радостью и памятью о муже. Шло время, состарились и померли уже все ее дети. Многочисленные внуки и правнуки бабушку любили. Да дел у них у каждого своих тьма-тьмущая. Устала она от мирской суеты и домашнего одиночества, сама ушла в дом престарелых.
Тут уже долгое время проживал Александр Дмитриевич. Он бывший офицер и вдовец. Детей не нажил. Вот и коротал свои дни среди старичков и старух. Таких же, как и он сам.
Администрация учреждения отмечала день рождения каждого своего подопечного. Вот и 15 апреля бабу Шуру начали с утра поздравлять, кто как мог, с ее 94-ой годовщиной со дня рождения. Присоединился к поздравлению и седой ветеран войны, бывший подполковник. В душе Александра Дмитриевича пылал пожар. Со стороны молодому наблюдателю могло показаться, что происходящее не что иное, как простые старческие причуды. Однако все было не так. Машина времени как будто бы вернула Дмитрича в молодые годы. По объему его страсть была такая же, как в юности. Только доля физического в этой энергетической субстанции любви была значительно меньше, чем духовного. Зато амплитуда душевных чувств зашкаливала. Эти чувства не были по-жеребячьи восторженными, как в молодости. Они были утонченными, изысканными и проникновенно нежными. Страсть никуда не исчезает. Она может дремать. Но живет вечно и уходит вместе с человеком, с его сознанием в свой вселенский аккумулятор чувств. В этом космическом накопителе человеческой энергии, наверное, чувства страсти самые яркие, самые амплитудные.
Александр Дмитриевич подошел к Александре, Шурочке, строевым шагом. На его кителе сверкали начищенные до блеска боевые ордена и медали. Он дрожащим от волнения голосом произнес:
— Шурочка, милая, с днем рождения тебя. Выходи за меня замуж, будем вместе доживать отведенные нам богом дни.
Он вручил ей охапку подснежников. Эти ранние весенние цветы были заблаговременно приготовлены нашим Ромео. Он вчера успел облазить солнечные склоны сопок на таежных полянах и собрал цветы, вылезшие из-под снега на проталинах. Глаза бывшего боевого офицера смотрели на свою избранницу искренне и доверчиво. В них уже угадывались наворачивающиеся слезы. Только не было известно еще всем окружающим, какими будут эти слезы. Слезами радости или слезами печали. Все старушки зачарованно смотрели на происходящее. Их уже давно выплаканные глаза тоже заблестели мокрыми огоньками. Огоньками жизни и надежды.
«Ах, какая счастливая наша баба Шура. Какой прекрасный кавалер этот Дмитрич!» — думали старушки.
Наша Джульетта смотрела на Ромео и не знала, что сказать в ответ. Он ей безусловно нравился. Всегда внимательный и обходительный. Эрудированный и начитанный человек. Они часами могли обсуждать перечитанные вновь произведения классиков русской литературы. Они вместе смотрели телевизионные передачи и радовались успехам нашей страны. Они были настоящими сибиряками и патриотами России.
Баба Шура была крепкой старушкой и выглядела чуть ли не моложе всех остальных постоялец — пожилых женщин. Она не могла уже пуститься в пляс. Но у нее был такой завораживающий голос. Она первая запевала песню, когда все сидели в холле длинными зимними вечерами. Все, кто мог, подхватывали мелодию. Потом еще долго звучали старые русские романсы и песни военных лет. Немудрено, что Александру Дмитриевичу она понравилась, но чтобы так…
Наконец Джульетта сказала: «Да!» Все сидели и ревели, как малые дети. Наверное, первый раз в этой своей зрелой жизни они плакали от радости. От радости жизнеутверждающего события. От радости любви. Жизнь продолжалась. И не какая-нибудь старушечья, а самая настоящая Жизнь. Кто-то затянул протяжную старинную песню: