Он посмотрел вниз на мой рюкзак.
— Лучше подними его. Твоя мама разозлится на тебя, если снова споткнется об него.
— Зависит от того, в каком она настроении, — ответила я себе под нос. Я схватила сумку с пола и прижала к своей груди. Папа всегда спасал меня от мамы.
Я посмотрела вверх на лестницу. Солнце просачивалось сквозь окно, расположенное в конце коридора. Частицы пыли отражались на свету, заставляя меня чувствовать, будто я должна была задержать дыхание. Воздух был спертым и затхлым, как обычно, но жара сделала его еще хуже. Бусинка пота образовалась на моей шее, но мгновенно впиталась хлопковой рубашкой.
Деревянные ступеньки заскулили даже под давлением моего пятидесятикилограммового тела, когда я поднималась на верхнюю лестничную площадку, а после направилась в свою комнату, где сбросила сумку на двуспальную кровать.
— Кондиционер включен? — спросила я, спускаясь вниз по лестнице.
— Нет. Пока никого не было, он был выключен, чтобы сократить расходы.
— Воздух слишком горячий, здесь нечем дышать.
— Я только что его включил. Скоро он охладится. — Он взглянул на часы на стене. — Твоя мама придет домой через час. Давай поторапливаться.
Я взяла яблоко из миски на столе и откусила кусок, жуя и смотря, как папа закатывает рукава и включает воду в кране, чтобы смыть этот день со своих рук. Казалось, у него было многое на уме — больше, чем обычно.
— Ты в порядке, пап?
— Да.
— Что на ужин? — спросила я, и мой голос заглушился яблоком во рту.
— Ты мне скажи, — я скорчилась и он рассмеялся, — Моё фирменное блюдо. Чили из белой фасоли и курицы.
— Сейчас слишком жарко для чили.
— Ладно, тогда измельченное свиное тако?
— Не забудь кукурузу, — сказала я, отложив огрызок яблока, прежде чем занять его место у раковины.
Я наполнила раковину теплой водой и мылом, и пока вода пузырилась и выделяла пар, я обошла все комнаты первого этажа в поисках грязной посуды. Я выглянула из окна задней гостинной, высматривая мальчика. Он сидел рядом со стволом дуба, через объектив камеры смотря на поле за нашим домом.
Я не могла понять, сколько еще времени он был намерен ошиваться на нашем заднем дворе.
Мальчик остановился, а затем повернулся, поймав мой взгляд. Он направил свою камеру в мою сторону и сделал снимок, опять испортив момент тем, что уставился на меня. Я отступила назад, не уверенная, была я смущена или напугана.
Я вернулась на кухню с посудой, поставила ее в раковину к остальным и начала мыть. Вода расплескалась на мою рубашку, и пока пена смывала остатки, папа мариновал свинину на жаркое и ставил её в духовку.
— Слишком жарко для чили и глиняных горшочков, но тебя устраивает, что включена духовка, — поддразнил меня папа. Он завязал мамин фартук вокруг своей талии; жёлтая ткань с розовыми цветами сочеталась с выцветшими красными обоями, наклеенными во всех главных комнатах.
— Ты выглядишь так элегантно, пап.
Он проигнорировал мою издевку и открыл холодильник, драматично взмахнув рукой.
— Я купил пирог.
Холодильник загудел, открывшись, упорно пытаясь охлаждать содержимое даже при открытой дверце. Как сам дом и всё в нём, холодильник был вдвое старше меня. Папа говорил, что вмятина на дне дополняла образ. Когда-то белые дверцы были покрыты магнитами из мест, в которых я никогда не была, и грязными пятнами от стикеров, которые мама клеила, когда была маленькой, и убрала, когда повзрослела. Этот холодильник напоминал мне о нашей семье: несмотря на свой вид, все части работали вместе и никогда не сдавались.
— Пирог? — спросила я.
— Чтобы отпраздновать твой последний день в девятом классе.
— Ну, это стоит отпраздновать. Три месяца без Пресли и ее подражателей.
Папа нахмурился:
— Дочка Брубейкеров всё ещё создаёт тебе проблемы?
— Пресли ненавидит меня, пап, — сказала я, оттирая тарелку в своей руке, — Всегда ненавидела.
— Ох, я помню времена, когда вы были друзьями.
— Все — друзья в детском садике, — проворчала я.
— Как ты думаешь, что случилось? — спросил он, закрывая холодильник.
Я повернулась к нему. Мысль о воспоминаниях каждого шага на пути изменения Пресли и ее решения дружить со мной вовсе не звучала привлекательной.
— Когда ты купил пирог?
Папа моргнул и заерзал:
— Что, милая?
— Ты взял выходной?
Папа улыбнулся своей лучшей натянутой улыбкой, той, что не касалась его глаз. Он пытался защитить меня от чего-то, что, как он думал, может не выдержать мое пятнадцатилетнее сердце.