— Ого! — сказал он, подходя ко мне.
— Я застряла, — сказала я, согнутая наполовину. Мои пальцы вцепились в звено проволоки, стараясь не упасть и не разорвать рубашку дальше.
— Всё под контролем! — сказал он, отцепляя ткань от забора, — Почти под контролем, — добавил он, напрягаясь, — Мне очень жаль. Это было глупо.
Моя рубашка освободилась, и Эллиот помог мне встать ровно. Я посмотрела на разорванную ткань и усмехнулась.
— Всё нормально. Я такая недотепа.
Он поморщился:
— Обычно я не толкаю девочек.
— Мне не больно.
— Нет, я знаю. Просто… мой отец иногда злится и теряет контроль. Я все гадаю, всегда ли он был таким или это однажды просто появилось у него в характере. Не хочу становиться таким, как он.
— Мамочка тоже теряет контроль.
— Она бьёт твоего отца?
Я покачала головой:
— Нет.
Под его кожей заиграли желваки, а затем он повернулся к парку, показывая, чтобы я следовала за ним. Мы прошли в тишине несколько кварталов, пока не услышали раздающийся в далеке детский смех и визги.
Битл-Парк был в запущенном состоянии, но все еще был переполнен маленькими человечками. Я не была уверена, как Эллиот собирался фотографировать, чтобы на его снимках не оказались слюнявые, сопливые, грязные лица, но он каким-то образом нашел красоту в ржавых бочках и сломанных качелях, на которых никто не играл. Спустя час мамы и няни начали уводить детей, подзывая их к машинам, чтобы пообедать. Через несколько минут мы остались одни.
Эллиот предложил мне покачаться, и я села, захихикав, когда он оттянул качели назад и толкнул их, а после быстро побежал, чтобы встать передо мной.
Он поднял камеру и навел ее на мое лицо.
— Нет!
— Ты получаешься хуже, когда противишься.
— Просто мне не нравится фотографироваться. Пожалуйста, хватит.
Эллиот опустил камеру к своей груди и покачал головой.
— Это странно.
— Ну, тогда получается, я странная.
— Нет, просто… это как если бы заходящее солнце говорило, что оно не так красиво.
Я качнулась назад и вперед и сжала губы в тонкую линию, чтобы не улыбнуться. И снова, я не была уверена, делает ли он мне комплимент, или же он просто у него свое видение мира.
— Когда твой день рождения? — спросил Эллиот.
Я нахмурилась, пойманная врасплох.
— В феврале, а что?
Он ухмыльнулся:
— В какой день февраля?
— Во второй. А когда твой?
— Шестнадцатого февраля. Я Скорпион. А ты… — он посмотрел вверх, размышляя. — О, ты Водолей. Воздушный знак. Очень загадочный.
Нервный смешок сорвался с моих губ:
— Я не имею ни малейшего понятия, что это значит.
— Это значит, что мы должны подальше держаться друг от друга, если верить моей маме. Ей нравятся подобные вещи.
— Астрология?
— Ага, — сказал он, выглядя смущенным из-за того, что поделился столь личным.
— Астрология — специализация Чероки? Извини, если это тупой вопрос.
— Нет, — сказал он, качая головой, — Это просто для забавы.
Эллиот сел на качели рядом со мной, оттолкнувшись и с помощью ног раскачиваясь все сильнее. Он схватил цепь моих качелей, чтобы мы качались одновременно. Я тоже стала раскачиваться ногами, и вскоре подлетала так высоко, что качели подпрыгивали, достигая вершины. Я вытянула пальцы ног к небу, почувствовав то же волнения, что было у меня в маленьком возрасте.
Когда наши качели замедлились, я заметила, что Эллиот наблюдает за мной. Он протянул свою руку, но я заколебалась.
— Это ничего не значит, — сказал он, — Просто возьми её.
Я переплела свои пальцы с его. Наши руки были влажными и липкими и создавали ужасное ощущение, но это был первый раз, когда я держалась за руку с мальчиком, не считая моего отца, и это вызвало у меня острые щекочащие ощущения, которых я прежде не испытывала. Я и не думала, что Эллиот очень остроумный или очень забавный, но он был милым. Казалось, его глаза видят всё, но он все равно хотел проводить со мной время.
— Тебе нравятся твои тетя и дядя? — спросила я. — Тебе здесь нравится?
Он посмотрел на меня, щурясь от солнца.
— По большей части. Тетя Ли… она довольно закрытая.
— В смысле? — спросила я.
— Они не говорят со мной об этом, но из того, что я слышал за многие годы, Янгблоды сначала не очень ее принимали. Но Дядя Джон просто продолжал любить ее, несмотря ни на что.
— Это потому что она… — начала я, но запнулась.
— Все в порядке. Ты можешь говорить это. Мои дедушка с бабушкой тоже имели с этим сложности. Тетя Ли белая.
Я сжала вместе губы, пытаясь не рассмеяться.
— А что насчет тебя? Ты действительно уедешь после выпуска?
Я кивнула:
— Ок Крик нормальный, — сказала я, рисую круги на песке своим сандалием, — Я просто не хочу быть здесь вечно… или секундой дольше, чем должна.
— Я собираюсь путешествовать со своей камерой. Фотографировать землю и небо и то, что между ними. Ты могла бы поехать со мной.
Я засмеялась:
— И делать что?
Он пожал плечами:
— Быть всем этим между небом и землей.
Я подумала о том, что папа говорил мне ранее. Я хотела доказать, что он ошибается. Я ухмыльнулась:
— Я не уверена, что хочу колесить по миру с тем, кто колотит деревья.
— Ох, это.
Я пихнула его локтём.
— Да, это. Что это вообще было?
— Это был один из тех разов, когда я не послушал философию о злости дяди Джона.
— Все злятся. И вымещать злость на дереве действительно лучше. Но, может, в следующий раз стоит надеть боксерские перчатки.
Он выдохнул со смешком:
— Моя тетя предлагала мне повесить в подвале грушу.
— Это разумная идея, если хочешь знать мое мнение.
— Ну, так если не собираешься путешествовать со мной по миру, то что ты будешь делать?
— Я не уверена, — сказала я, — С одной стороны, осталось всего три года, и я должна хотя бы примерно представлять, чем буду заниматься в будущем. Но с другой, довольно безумно в пятнадцать лет думать о том, что будешь делать в жизни. — Я посмотрела в сторону, нахмурившись. — Это меня нервирует.
— Просто держи меня за руку. Сейчас.
— Кэтрин?
Я посмотрела вверх, чтобы увидеть Оуэна, и убрала свою руку из руки Эллиота.
— Привет, — сказала я, вставая.
Оуэн подошел на пару шагов, вытирая пот с брови.
— Твой отец сказал, что ты можешь быть здесь.
Его взгляд все еще метался между мной и Эллиотом.
— Это Эллиот. Он живет ниже по улице.
Эллиот встал, протягивая руку. Оуэн не двигался, настороженно смотря на высокого тёмного незнакомца.
— Оуэн, — прошипела я.
Оуэн заморгал. Он пожал руку Эллиота и затем снова обратил на меня свое внимание.
— Ой, извини. В общем… я уезжаю в лагерь завтра. Хочешь позависать у меня сегодня вечером?
— Ох, — сказала я, взглянув вверх на Эллиота, — Я, эм… У нас вроде как уже есть планы.
Оуэн нахмурился:
— Но я уезжаю завтра.
— Я знаю, — сказала я, представляя, как часами жую попкорн, в то время как Эллиот стреляет в бесчисленных космических наёмников, — Ты можешь пойти с нами.
— Моя мама не позволит мне уйти куда-нибудь этим вечером, чтобы я пораньше был дома.
— Мне правда очень жаль, Оуэн.
Он отвернулся, нахмуренный.
— Ага. Полагаю, увидимся через несколько недель.
— Да. Безусловно. Повеселись в научном лагере.
Оуэн смахнул свои песчанные волосы с глаз, сунув большие пальцы в карманы, и пошёл в противоположную сторону от моего дома, дальше по улице. Оуэн жил в одном из лучших районов, и его дом граничил с небольшим лесом. Раньше я провела там, пожалуй, треть свободного времени, сидя на одном из кресел-подушек перед телевизором. Я хотела провести с ним время до его отъезда, но Эллиот был многослойным, и у меня было всего пару недель летних каникул, чтобы разобраться в этих слоях.
— Кто это был? — спросил Эллиот.
Впервые маленькой искренней улыбки, всегда висящей на его лице, не было.