Казалось, каждый мой шаг кричал, когда я поднималась по лестнице на верхний этаж. Я держалась посередине ступенек, не желая дотрагиваться до обоев. Мамочка хотела, чтобы мы были аккуратны с домом, как если бы он был еще одним членом нашей семьи. Я осторожно шагнула в холл, остановившись, когда доска перед комнатой моих родителей скрипнула. После отсутствия знаков движения, я продолжила путь к своей комнате.
На обоях в моей комнате были горизонтальные линии, и даже розовые и кремовые цвета не уменьшали ощущение, будто это была клетка. Я сбросила обувь и пробралась через темноту к моему окну. Белая краска на раме отслаивалась, из-за чего на полу были мелкие кусочки.
Снаружи, на несколько этажей ниже, Эллиот шел к дому и пропал из поля зрения, проходя под уличными фонарями. Он шел в сторону дома его тети Ли, копаясь в своем телефоне, пока проходил мимо грязного участка земли Фентонов. Я гадала, придет он в тихий дом, или тетя Ли включила каждый светильник; ругалась ли она со своим мужем, или ждала Эллиота.
Я повернулась к своему комоду, посмотрев на шкатулку, которую папа купил мне на мой четвертый день рождения. Я подняла крышку, и балерина начала кружиться вокруг маленького овального зеркальца, расположенного напротив светло-розового куска ткани. Некоторые детали, нарисованные на ее лице, стерлись, оставляя только два черных пятнышка глаз. Ее юбка-пачка была помята. Опора, на которой она стояла, погнулась, заставляя ее наклоняться слишком далеко в сторону, когда она делала пируэты, но медленная повторяющаяся мелодия все еще прекрасно звучала.
Обои отслаивались, как краска, свисая в некоторых местах у потолка, а кое-где отсутствуя у плинтусов. На потолке в одном углу виднелось коричневое пятно, которое, казалось, становилось больше с каждым годом. Моя белая кровать с железной отделкой скрипела при малейшем движении, а дверцы шкафа не запирались, как должны были, но моя комната была моим личным пространством, местом, к которому тьма не могла подобраться. Статус моей семьи в городе и гнев мамочки казались такими далекими, когда я была в этих стенах, и я нигде больше не чувствовала себя так спокойно, пока не села за липкий стол напротив мальчика с бронзовой кожей и большими карими глазами, наблюдавшими за мной без каких-либо признаков симпатии или презрения.
Я стояла напротив окна, уже зная, что Эллиот пропал из поля зрения. Он был другим, — больше, чем просто необычным, — но он нашел меня. И на какой-то момент, мне понравилось не чувствовать себя потерянной.
Глава 2
Кэтрин
— Кэтрин! — позвал папа снизу.
Я побежала рысью вниз по лестнице. Он стоял на нижней ступеньке, улыбаясь.
— Ты до ужаса бодрая сегодня. В чём дело?
Я остановилась на предпоследней ступеньке.
— В лете?
— А вот и нет. Я видел твою улыбку радости из-за лета до этого. Сейчас она другая.
Я пожала плечами, взяв хрустящий кусочек бекона с салфетки на его раскрытой ладони. Моим ответом ему был хруст, и папа усмехнулся.
— У меня сегодня собеседование в два часа, но я подумал, может, мы покатаемся вокруг озера.
Я стянула очередной кусок бекона, хрустя. Папа поморщился.
— У меня вроде как есть планы.
Папа поднял одну бровь.
— С Эллиотом.
Морщинки между его бровей углубились.
— Эллиот, — произнес он имя, будто оно всплывет в его памяти.
Я улыбнулась:
— Племянник Ли. Тот странный мальчик на нашем заднем дворе.
— Тот, который колотил дерево?
Я промолчала, не зная, что ответить, пока папа не добавил:
— Точно. Я его видел.
— Но… ты спрашивал меня, не крушит ли он наш участок.
— Я не хотел тебя беспокоить, Принцесса. Я не уверен, что хочу, чтобы ты проводила время с мальчиком, который штурмует деревья.
— Мы не знаем, что происходит с ним дома, пап.
Папа дотронулся до моего плеча:
— Я не хочу, чтобы моя дочь была связана с этим, чем бы это ни было.
Я покачала головой:
— После вчерашней ночи, может, его тетя и дядя говорят то же самое про нашу семью. Уверена, весь район слышал.
— Извини. Я не подумал.
— В основном это ее вина, — проворчала я.
— Виноваты мы оба.
— Он осадил Пресли вчера вечером.
— Мальчишка у дерева? Подожди. В смысле, вчера вечером?
Я сглотнула:
— Мы пошли в "У Броума"… после того, как мама пришла домой.
— Оу, — ответил папа, — Понятно. И он нормально реагировал? В смысле, он не пытался ударить Пресли или что-то в этом роде, не так ли?
Я хихикнула:
— Нет, пап.
— Извини, что не пожелал тебе спокойной ночи. Мы поздно поднялись наверх.
Кто-то постучал в дверь: сначала три раза, а затем еще два.
— Это он? — спросил папа.
— Я не знаю. Мы не то, чтобы договаривались на какое-то время… — сказала я, пока папа направился к двери. Он глубоко вдохнул, прежде чем повернуть ручку и открыть дверь перед Эллиотом, который, очевидно, только вышел из душа: его влажные волосы завивались и блестели. Он держал камеру обеими руками, хотя она и висела на его шее.
— Мистер, эм…
— Калхун, — сказал папа, взяв руку Эллиота и пожав её. Он повернулся ко мне. — Я думал, ты сказала, что вы встретились прошлым вечером? — Он посмотрел на Эллиота. — Ты даже не спросил, какая у неё фамилия?
Эллиот застенчиво улыбнулся.
— Я слегка заволновался, увидев вас.
Папин взгляд смягчился, и его плечи расслабились.
— Ты знал, что ее зовут Принцесса?
— Папа! — прошипела я.
Папа подмигнул мне:
— Но чтобы вернулись до ужина.
— Да, сэр, — сказал Эллиот, шагнув в сторону.
Я прошла мимо папы, быстро поцеловав его в щеку, прежде чем повести Эллиота вниз по ступенькам крыльца и дальше, за калитку.
— Уже так жарко, — сказал Эллиот, вытирая лоб, — Лето будет безжалостным.
— Ты рано. Что ты задумал? — спросила я.
Он слегка толкнул меня локтем.
— Потусоваться с тобой.
— А зачем камера?
— Я подумал, мы может пойти к ручью сегодня.
— Чтобы?..
Он поднял камеру вверх:
— Чтобы пофотографировать.
— Ручей?
Он улыбнулся:
— Увидишь.
Мы пошли к северу от "У Броума" и повернули на следующей улице. Асфальт перешел в гравий, смешанный с красной пылью, и мы прошли по этой дорожке еще полтора километра к Верхнему речью. Ручей был узким; не считая нескольких расширений в два-три метра, я могла бы с разбега перепрыгнуть его. Эллиот повел меня вдоль берега, пока не нашёл участок с выстроенными в воде камнями.
Он прекратил говорить и начал возиться с камерой. Эллиот быстро сделал снимок, проверяя настройки и затем сделал еще несколько. Около часа я наблюдала за ним и гуляла вокруг, пока, наконец, он не стал выглядеть довольным.
— Прекрасно, — просто сказал он, — Пошли.
— Куда?
— В парк.
Мы вернулись к улице Джунипер, остановившись в "У Броума", чтобы взять холодную воду. Я прижала большой палец к плечу, оставляя временное белое пятнышко, которое быстро стало красным.
— Солнечный ожог? — спросил Эллиот.
— У меня так всегда в июне. Однажды сгораю, и этого мне хватает на всё лето.
— Даже не знал, что так бывает, — усмехнулся он.
Я посмотрела на его бронзовую кожу с завистью. Что-то в ней выглядело так нежно и осязаемо, и эти мысли заставили меня чувствовать себя некомфортно, потому что они никогда не возникали у меня прежде.
— Нужно намазать тебя солнцезащитным кремом, а то будет болеть.
— Нет. Все будет нормально. Вот увидишь.
— Увижу что?
— Я просто имела ввиду, что все будет в порядке, — сказала я, столкнув его с бордюра.
Он улыбнулся, а затем толкнул меня в ответ. Я потеряла равновесие, и моя блузка каким-то образом зацепилась и скрутилась на куске торчащей проволоке. Я вскрикнула, и Эллиот протянул руки, но проволока порвала тонкую ткань.