204
Ты соглашаешься поехать в Лондон с Алюэттой. Роки раскрывает твой план побега и приходит в ярость. Когда ты пытаешься сесть в такси, чтобы поехать в аэропорт, он устраивает сцену, пытается скрутить тебя, но Алюэтта бьет его каблуком по яйцам. Все соседи стоят на тротуаре и смеются. В промежутках между судорожным хватанием воздуха и гримасами боли Роки кричит, что ты можешь не возвращаться.
Лондонская квартира Алюэтты находится в промышленном районе, но там жизнерадостно. Там все обито парчой, а стены розовые. Много сломанной барочной мебели и разбитого антиквариата, укутанного восточными покрывалами и шелковыми подушками. Там есть пустой камин, забитый пыльными засохшими розами, и тяжелые желтые портьеры, смягчающие резкий зимний свет. Вдоль стен, чайных светильников и масляных ламп под дымчатыми зеркалами расставлены мигающие свечи, от которых детали только еще больше расплываются.
Тем же вечером ты проходишь мимо ванной и через приоткрытую дверь замечаешь Алюэтту. Из транзистора льется голос Билли Холидей, поющей «Грустное воскресенье». На раковине стоят всевозможные косметические средства: воски, кремы, спреи и пудры. Алюэтта бреет волосы на бедре, поставив длинную ногу на край ванны. Она водит розовой пластмассовой бритвой прямо до пучка черных волос на лобке, которые едва прикрывают маленький темный сморщенный пенис, болтающийся, будто сломанная кукольная ручка.
Ты подстраиваешься под распорядок дня Алюэтты. Никогда не встаешь с постели раньше одиннадцати, никогда не ложишься раньше двух. Выкуриваешь пачку ментоловых сигарет в день; очень мало ешь, в основном хрустящие тосты с питательной белковой пастой «Мармайт», которые запиваешь крепким черным чаем. Она из Дели, но не переваривает индийскую еду. Ненавидит карри, тандури и все, что с корицей. Она говорит, что покончила со всем этим. Равно как и со своим полом и семьей, она стала совершенно новым человеком. Она работает барменшей в одном местечке у реки, баре для транссексуалов под названием «Суитч», который представляет собой просто узкую длинную комнату с медленно вращающимся вентилятором и маленькой деревянной сценой в дальнем конце, где посетители иногда поют.
Забавно, но ты совсем не скучаешь, по Роки. Он присылает тебе бумаги для развода, которые ты тут же подписываешь и отсылаешь обратно со своей свадебной подвязкой. Когда двое людей были так бедны, как вы, им нечего делить. Ты устраиваешься работать официанткой в бар неподалеку, платят наличными, в бумагах ничего не отражается. Твоя новая британская жизнь не столь гламурна (на самом деле тебе хотелось бы лучше узнать Европу), но Алюэтта служит утешением, и жить с ней легко.
Потом однажды, когда она на рынке, а ты моешь в раковине чайные чашки, раздается звонок в дверь. Это низенькая пухленькая индианка с красной бинди на лбу. «Рашид дома?» — спрашивает она. У нее сильный акцент, она неуклюже переминается с ноги на ногу и смотрит вниз.
— Здесь нет никакого Рашида, — отвечаешь ты.
— Рашид, — повторяет она, глядя вниз. — Может быть, Алюэтта? Он себя иногда называет Алюэттой. Я его жена, Амиль.
Амиль.
Ты провожаешь ее наверх, а что тебе еще остается? Ты готовишь чай. Амиль рассказывает тебе, что живет в Лондоне вместе с двумя детьми Алюэтты. Очевидно, Алюэтта, вернее Рашид, раньше имела другую жизнь, жизнь, в которой она была гетеросексуалом, мужем и уважаемым банковским служащим.
Время идет, и ты жалеешь, что Рашида нет дома. Тебе и самой есть что спросить. Например, видится ли он со своими сыновьями? Когда он женился? Амиль пьет чай и смотрит на свои сандалии. «Я бы не пришла сюда, — говорит она, — но там похороны, и Рашид должен приехать. Должен поехать». Женщина искоса смотрит на тебя долгим взглядом, и ты осознаешь, что она думает, будто вы с Алюэттой живете вместе как пара.
«Нет», — говоришь ты вслух, и Амиль чуть не роняет чашку. Хлопает дверь. Алюэтта-Рашид дома. Ты встаешь, когда он заходит на кухню и застывает при виде Амиль. Он ставит на пол продукты. Никто не говорит ни слова. Теперь он кажется тебе очень мужественным. Тяжелая челюсть, мускулистые руки. Впервые ты не можешь понять, что в нем есть от женщины.
«Давно ты здесь?» — спрашивает он Амиль, и в его голосе нет ни малейшей симпатии. Амиль быстро говорит ему что-то на хинди, ее глаза яркие и влажные, она пытается не заплакать. Она говорит постоянно, будто произносит одно длиннющее предложение, которое все никак не кончается. Алюэтта ничего не отвечает. Ты спасаешься в своей комнате и закрываешь за собой дверь. Через час Алюэтта стучит в дверь твоей комнаты. Теперь она снова стала собой, у нее под глазами размазана тушь. «Мне кое-что нужно, — говорит она. — Не могла бы ты поехать со мной в Индию на семейную встречу, на похороны». Подробности туманны. Ее дедушка умер, и она должна лететь в Индию на церемонию, но без тебя она поехать не может, ты единственный человек на этой земле, кто ее понимает. «К тому же, — объясняет она, — я не могу поехать как женщина. Я должна поехать как мужчина. Амиль хочет, чтобы ты вела себя как моя новая жена, моя американская жена. В Индии могут принять развод, могут принять другую женщину, но это… — она касается своей груди, — это неприемлемо. Всего на несколько дней, за все платит Амиль, она богата, тебе это ничего не будет стоить».