Ты идешь домой. Твое место там, рядом с Филиппо. Как можно чего-то достичь в отношениях, если ты позволяешь себе отвлекаться на первую блестящую безделушку, попавшуюся на твоем пути? Ты рада, что сказала Сандро «нет», и не можешь дождаться минуты, когда снова увидишь Филиппо и поцелуешь его прямо в губы. Но когда ты приходишь домой, в квартире тихо и темно. Твои глаза медленно привыкают к темноте, и ты видишь, что на полу разлита вода, а на столе валяются апельсиновые корки. Играет музыка, пахнет чесноком. Он что, готовил? Тут что-то не так.
Из спальни слышны какие-то звуки, и тут ты замечаешь туфлю. Черную туфлю на высоком каблуке, развалившуюся в коридоре, словно ухмыляющаяся барракуда. Ты замираешь. В проеме двери, прикрываясь простыней, появляется голый Филиппо (ты долго будешь потом вспоминать это трогательное проявление скромности). «Cosa fai?[6] — кричит он. — Ты сказала, что тебя не будет дольше!» Как будто это ты виновата, потому что не придерживаешься расписания. Как будто, приди ты вовремя, это сгладило бы убожество ситуации. Потом на кровати позади него появляется длинная загорелая женская нога. Только нога. Ты разворачиваешься и убегаешь, чтобы не видеть остального.
Рыдая, ты бежишь по улице, затем через Пьяццо Дуомо — Соборную площадь. Над твоей головой плывет полная луна. Проходя мимо дворца Медичи, ты видишь цветы, воткнутые в ограду в том месте, где месяц назад разорвалась самодельная бомба. Погиб один охранник, пропало несколько картин, и большинство записок и открыток посвящено именно им. Ты берешь одну и запихиваешь поглубже в карман. «Madonna mia, — говорится в ней. — Ti amo». Тебе сейчас так необходимо любовное письмо, даже если оно адресовано не тебе.
Ты приходишь в колледж, проникаешь в здание, воспользовавшись своим ключом, и ложишься на диван в вестибюле. В окне над твоей головой виден краешек луны, ты пытаешься заплакать, но слезы не льются. В тебе есть только разрастающаяся пугающая злость. Ты садишься. Возле стола регистрации стоит прозрачная плексигласовая коробка, в которой держат пожертвования. Скомканные банкноты валяются на дне, как мусор. Их не много. Сколько? Ты берешь коробку в руки, и крышка легко открывается. Ты попала в беду, поэтому можешь воспользоваться этими деньгами. Там больше, чем ты думала. Около семидесяти пяти долларов. Этого хватит на дорогу.
На дорогу куда? В какое-нибудь теплое место подальше отсюда. На Сицилию или на Санторини. Ты всегда хотела туда поехать, и, черт побери, если жизнь оказывается такой скверной, ты тем более вольна делать, что захочется. И тут снова наступает момент, та доля секунды, за которую ты должна сделать выбор, способный навсегда изменить твою жизнь. Направо или налево? Сойдутся ли когда-нибудь обе дороги? Скорее всего нет. Может, только Бог знает, почему ивовая ветка растет так, а не иначе, почему одни рыбы уходят на глубину, а другие плавают там, где больше света. Ты хватаешь деньги и немедленно отправляешься на железнодорожную станцию.
Если ты отправишься на Санторини, перейди к главе 92.
Если ты поедешь на Сицилию, перейди к главе 93.
50
Ты говоришь Филиппо, чтобы он катился ко всем чертям. Он пытается остановить тебя, но ты вырываешься. «Тебе в Италии не место! — кричит он. — Ты не понимаешь итальянцев!» Он преследует тебя до каменного парапета, тянущегося вдоль набережной, до передвижного рынка, где выходцы из Южной Африки торгуют дизайнерскими сумочками, разложенными прямо на булыжной мостовой (пять долларов за «Прада», шесть за «Шанель», но не стоит брать их с собой в дождь, потому что краска сойдет и перепачкает все, что можно). Мужчины играют в кости, вместо кубиков используя сложенные картонки, и не обращают на вас внимания, когда вы проходите мимо. Им про вас и так все понятно.
Потом ты видишь появившихся на улице карабинеров — итальянскую полицию. Южноафриканцы пытаются удрать, запихивая сумочки в мешки для мусора, — полиция постоянно к ним придирается, отнимает товар и штрафует за нелицензированную торговлю. Иногда они задерживают уличных торговцев, и те проводят в изоляторе несколько дней, прежде чем городской суд рассмотрит их дело.
Ты сталкиваешься с одним из них, здоровенным мужиком в белом вязаном берете. «Держи», — шепчет он и сует тебе в руки маленькую металлическую коробочку. «Я не могу снова попасть в тюрьму», — добавляет он, и, прежде чем ты успеваешь понять, что произошло, полицейские набрасываются на него и утаскивают в стоящую неподалеку патрульную машину. Спустя мгновение улица опустела. Ни африканцев, ни полиции, ни Филиппо. Только ты и маленькая металлическая коробочка, зажатая у тебя в руке.