Слава тебе Господи, «блага» этого мира немного значили в ее вселенной, так что она только посмеялась и послала мысленный привет Армони: ведь именно благодаря старой даме она была готова к такого рода открытиям. Проигрыши заядлого игрока всегда одинаковы, что за столом, что на бирже.
Их болтливая, вдохновенная, вкусная дружба цвела около восьми лет. Элоизе не приходило в голову, что Армони может умереть — разве не были они обе в возрасте подростковых заговоров и пристрастий? Армони стара? Да будет вам!
Эмили снова уселась напротив матери и слушает окончание истории.
— Настал год, когда, вернувшись после каникул, я оказалась перед опечатанной дверью. Консьержка, которая ежедневно навещала Армони и приносила почту, нашла ее в постели, с открытыми глазами и легкой улыбкой на губах. — Элоиза засмеялась: — Так и вижу Армони — как она встречает Костлявую с улыбкой, словно принцесса Бибеско, попросившая секретаршу открыть дверь, «и поскорее, пожалуйста, я жду гостью». За дверью была пустота, смерть забрала принцессу. Эту гостью видит лишь тот, кого она убивает.
Разумеется, Элоизу никто не известил, она ведь не принадлежала к числу родных. То есть родных Армони. И, поскольку Армони никогда не отвечала на письма, двухмесячное молчание молодую женщину не удивило.
— Никакое предчувствие не посетило меня там, где мы были тогда с твоим отцом, на берегу Эгейского моря… я безмятежно наслаждалась стремительно бегущим временем и присутствием не менее стремительного мужа. Ганс в те времена слишком часто уходил в плавание, чтобы я могла чувствовать себя счастливой.
Неважно, что она так и не узнала, где похоронили Армони. Зачем видеть камень, под который ее положили, не все ли равно, в какой он провинции, в каких краях! Элоиза встречалась со своими усопшими куда чаще, чем раз в году на День Всех Святых.
— Мое личное кладбище открыто круглосуточно, девочка моя, это память…
— Знаю, мама, — с едва приметным раздражением пробормотала Эмили, — и мне очень хотелось бы, чтобы и ты немного ко мне прислушалась.
— Я уже заканчиваю, цыпленок. Я позволила себе роскошь потревожить кошелек, заменявший сердце немногочисленным родственникам Армони по боковой линии, начиная с Филиппа. Когда он мне сказал, что жалеть не о чем, наследства не осталось, я засмеялась. Что он об этом знал? Двадцать лет спустя он, я думаю, все еще себя об этом спрашивает. Видишь ли, самая лучшая помощь ничего не весит, ее не измеришь и не оценишь, и истинные бриллианты таятся в воспоминаниях.
— Аминь, — произнесла Эмили. — А теперь мне хотелось бы с тобой посоветоваться, отрезать мне волосы или нет? Как ты думаешь?
Элоиза молча посмотрела на нее, потом улыбнулась:
— Тебя просит об этом исполин или один из тех карликов, из-за которых у тебя начинает гореть в одном месте без всякой пользы для кого бы то ни было?
Эмили вытаращила глаза, залилась краской, вскочила с места и снова села. Они уставились друг на друга. Девочка слегка отвернулась:
— Ну, мама, до чего же ты груба! — Потом прошептала: — Объясни мне.
Элоиза исполнила ее просьбу. А что, звенит ли веселый бубенчик Армони одесную Отца? Несомненно.
Элоиза улыбнулась, пришивая пуговицы к рубашке, потом прыснула со смеху. Уже уходя, дочь вздохнула:
— Ох уж ты с твоими историями!
Как бы там ни было, а в то лето Эмили не остригла волосы.
7
Преемственность
Виноградный Хутор… поколение за поколением называли его не иначе как «Дом Дестрадов». Такая старая семья, и жила здесь с незапамятных времен, так что, сами понимаете!
Время шло, и семья, как все семьи, уменьшалась. Анри, последний представитель рода, похоже, не хотел передавать дальше свою фамилию, он делал только девчонок. По крайней мере, насколько ему было известно… «Ну и что, — хихикала его жена, — может, ты был создан для производства соплюшек, как некогда дядя Леопольд — для адюльтера!» Но поскольку сам Ритон вроде бы с этим смирился, так и говорить тут не о чем! Трех экземпляров оказалось вполне достаточно для того, чтобы он чувствовал себя счастливым. Что же касается Элоизы, которая теперь называлась… да, право же, какая-то фамилия у нее, конечно, была, но для всех она так и осталась внучкой полковника, той, что верила в фей и при этом ругалась, как сапожник. Что, собственно, меняется от того, что никто и никогда не мог вспомнить ее новую фамилию? Так вот, хотя Элоиза и оставила Дестрадов на обочине своего гражданского состояния, никто, и она первая, не забывает Дедулю. Камиллу тоже помнят, но совсем по другим причинам!