— Чтоб я ни словечка от тебя не слышала, да-да, помолчи уж, пожалуйста, у меня прав не меньше, чем у тебя! — Она затолкала добычу в сумочку. — Ничего не видела, ничего не знаю, поняла?
Кроме всего прочего, эта история с цветами позволит ей снова оплакать свою участь женщины, неудачно вышедшей замуж. Конечно, остаться старой девой еще хуже, но это слабое утешение.
По воскресеньям, из-за того что месса долгая, готовит Элен, и нет большего удовольствия для всех домочадцев, потому что Камилла, когда готовит, экономит на масле, на качестве мяса… Бабуля на чем хочешь наживется, ей это проще простого! Даже от этих воскресных трапез она тоже свою выгоду имеет, потому как — опять же по традиции — Элен сама ходит за продуктами и за все платит.
Покуда готовится процессия, мысли Камиллы блуждают… «Интересно, что нам подаст в свой день рождения эта потаскушка, готовит-то ведь она хорошо, дрянь такая, ничего не скажешь, готовит хорошо… Может, запеченную баранью ногу сделает? С зеленой фасолью? Тоненькие такие стручки… Она, черт ее побери, самые тоненькие варит, нет, чтобы подождать еще недельку, пока вырастут, куда ведь выгоднее!.. Точно-точно, эта холера сварит фасоль, которую Андре вырастил. Ладно, это его дело, пусть срывает недозрелую. Но, действительно, бобы вкуснее, когда они еще без волокон, куда денешься…
Эта девка разорит моего сына. Сразу было ясно, что она транжирка. Но еда… это ж пустяки по сравнению с тем, что чертова кукла тратит на тряпки! Вот я… Ох, какой ужас эти современные молодые бабенки! А когда они идут работать, так вообще все делают по-своему. Андре говорил мне, что отдает ей все жалованье, народу-то сколько!.. Поль тоже отдавал мне все, что зарабатывал, хотела бы я посмотреть, как бы он этого не сделал! Приходилось экономить, денег было не так уж много, и надо было… что это там так жужжит?..»
Жужжание раздавалось где-то совсем рядом.
«Это что — фисгармония Магделены? Нет, не может быть, ее не больше месяца назад отремонтировали. Может, кто-то уснул? Что за стыд, так невнимательно относиться к Господу! А может, это я сама сплю? Стоп-стоп-стоп, сейчас начнут собирать пожертвования… Куда же я засунула монеты, которые стащила со стола? Элен готова все разбазарить, тем хуже для нее, если ей не хватит».
Камилла потихоньку открыла сумочку, схватила кошелек и — испустила такой вопль, что мигом встряхнулись все, кого сморили душный аромат ладана и жара. А Камилла беспорядочно размахивала руками, вертелась, толкала соседей, выбираясь из прохода между скамьями, и в результате — у Дядюшки Кюре, которого весь этот переполох застал, когда он открывал дарохранительницу, только одна кощунственная мысль и мелькнула в голове в самый неподходящий, ясное дело, момент: «Что за бардак она мне тут устроила!»
Между тем, Камилла, выбежав в центральный проход, продолжала вопить и махать руками. Соседкам едва удалось хоть немного ее успокоить. Но она все еще кричала и плакала: «Уберите ЭТО, уберите, умоляю!»
Элоиза, сидя на своей скамье, исподтишка посмеивалась: «Далось! Ждалось! Нечего было ей забирать мои цветочки, забрала — вот и наказана! Отлично получилось. Я бы, конечно, сказала ей, но она же сама велела мне заткнуться, вот и получила, ура!»
Камиллу вывели из церкви, усадили на паперти. Она была вся красная от стыда, и вид у нее был страдальческий. Кто-то попытался, сбрызнув кусок сахара водкой, сунуть его ей в рот, но последовал новый вопль: «Нет! Нет! Как же причастие!» И все же Камилла проглотила снадобье: «Ну и пусть, все равно пойду причащаться!»
В это самое время началось шествие детей в боковых пролетах: они шли, разбрасывая свои головокружительно пахнущие приношения… Эме, стоявшая сразу за Элоизой, прошептала:
— Что это там с твоей бабкой, эй, не будь поросенком, скажи!
— Тихо-тихо, только не сейчас, — отозвалась Элоиза.
Девочка была очень серьезна и старалась сеять лепестки в такт пению псалмов. Но когда она подошла к бабушке, которая к тому времени, проскользнув между молящимися, уже перебралась со стула на паперти в последний ряд скамеек, то прошипела: «Ты не имеешь права причащаться, ты воровка!» — и продолжила свой путь как ни в чем не бывало. А Камилла, не обратив на это никакого внимания, задрала нос и, двинувшись в направлении хора, протиснулась в очередь к причастию, открыла рот и закрыла глаза. Дядюшка Кюре затолкал ей облатку чуть ли не в самое горло и процедил сквозь сжатые зубы: «Ну, позорница, ты у меня еще получишь за свой цирк, я тебе обещаю!»