«Когда вырасту, буду присматриваться к людям, по-настоящему вглядываться в них, буду помнить, какой была маленькая, и постараюсь их понять…» — так Элоиза молится, преклонив колени на половике. А бабуля Камилла в это самое время все пережевывает и пережевывает «Ave Maria» своими старыми беззубыми деснами, а от ее искусственных челюстей поднимаются кверху пузырьки в стакане с водой. «Господи Боже мой, — думает Элоиза в тишине, — почему же другие утверждают, что Ты на небесах, когда Тебя нигде и нету вовсе, я-то это точно знаю!»
В день своего первого причастия Элоиза с фатой на голове очень серьезно поговорила с добрым Боженькой: «Иисус, этот момент, о котором я так мечтала, наступил, если Ты существуешь, покажись мне!» Но облатка приклеилась к нёбу Элоизы, от чего во рту появился противный вкус пресного хлеба, а Иисус даже и не моргнул, даже пальцем не пошевелил на своем кресте — не удостоил ее ответом… И на паперти, когда все ее семейство и все вокруг выражали восторги: «Поглядите, какая она миленькая с этими локонами! Элен, вам надо каждый вечер накручивать ей волосы на бигуди, а не заплетать их в такие тугие косички!» (хм, а почему бы заодно не продеть кольцо в нос?), так вот, стоя тогда на паперти, Элоиза в глубине, в самой глубине души вдруг поняла, почему не отозвался Христос: обыкновенное ханжество, вот и все. Она сделала выводы, и все было кончено. Теперь — ни-ни!
Во всем, что касается религии, Камилла упряма, как ослица, но нельзя же быть такой гадкой, когда ты исповедуешься каждую неделю! А общая молитва — коленями на половике — тем временем продолжается. Элоиза шевелит губами. Элоиза повторяет про себя таблицу умножения на семь, которая никак в памяти не держится, — это позволяет сохранять приличия: она выглядит, как положено. И еще она повторяет про себя: «Сатана, будь другом, сделай так, Сатана, пожалуйста, чтобы я нашла еще много голубых камешков!» Как знать, может быть, зло действует вернее, папа часто об этом говорит, когда новости передают. Сатана-то, наверное, и впрямь существует.
Ночью Элоизе снится пляж, голубой такой пляж, и на каждой гальке, на каждом камешке — красные буквы, зовущие в путь-дорогу… «Главная Трансатлантическая Компания»… А на самом дальнем краю пляжа, прямо у линии горизонта, виден силуэт мальчика. Он настолько же светленький, насколько она сама темноволоса, но зато такой же кудрявый, как она, и он бросает камешки в набегающие волны, а камешки, прежде чем с брызгами погрузиться в воду, превращаются… превращаются — и вот уже по всему морю парусники и перья, а само море вскипает золотою пеной… И вдалеке прекрасный голос поет: «Я люблю тебя, Элоиза, я люблю тебя, подожди, я иду к тебе!»
Элоиза выросла. Как известно — терпение и труд все перетрут. Время работало и на нее тоже. В течение всех этих лет она весенними вечерами частенько заглядывала на улочку, по которой проходила Изобель с хвостом поклонников. Она вышла замуж, эта самая Изобель, и теперь живет где-то в Испании. Кажется, мечтает иметь десяток детей… «И правильно, это ее успокоит», — говорит Ритон… простите, Анри! Ему уже восемнадцать, у него усы соблазнителя-победителя, а нахальством он восполняет недостаток образования. Вот уж кому не нужно составлять планы, чтобы решать свои проблемы!
Бабуля Камилла и Дедуля умерли. Оба. С промежутком в полгода. На самом деле они жить не могли друг без друга. Наверное, вставлять другому шпильки целый день — и есть жизнь… или иллюзия жизни. Мама и папа стареют. «Надо было наделать побольше детей, — говорит папа. — Изобель, возможно, права, что хочет целый десяток, ей будет чем заняться». С другой стороны, он это говорит, когда слишком много выпьет, так что всерьез воспринимать не стоит, хотя… Как-то он спросил — так мечтательно: «Когда ты нам подаришь малыша, Элоиза?» А всего пять лет назад грозился из дому выгнать, если… Изменился или это развитие?
Элоиза все еще собирает камешки. Она находила их чуть ли не дюжинами на этой улочке, которую никто и не думает приводить в порядок с тех пор, как не стало железнодорожной линии. Такие же голубые, с красными буквами и золотыми цифрами — только всякий раз другими, и всякий раз более мелкими. Она тихонько смеялась. Камешки словно бы отмечали уходящее время, не забывая и о високосных годах. Ритон сразу же это увидел — неудивительно, при его-то страсти все подсчитывать! И время приближалось… Элоиза вздохнула. Сегодня она в последний раз идет навестить эту улочку, она закончила учиться, ей надо уезжать. Она будет преподавать. Поедет на Север, где серые мостовые и серая щебенка…
Отличное время — между Вербным воскресеньем и Пасхой, именно в этот период почему-то находишь больше, чем обычно, камешков. Ага, вот и сейчас на самой середине дорожки — голубой, да еще какой! Очень большой и очень круглый! Красные буквы больше не говорят о трансатлантических путешествиях, они только предупреждают: «Я уезжаю, я отчаливаю». Золотые цифры… теперь осталась только одна.
Элоиза спрыгивает с велосипеда, подбирает камень. На нем написано: «Кто ты?» Увидев это, она крепко прижимает камешек к груди и выкрикивает свое имя — посылает его всем ветрам и добавляет: «А ты? Ты кто?»
И тогда в дальнем конце улочки, там, где орешник и сорняки окончательно поглотили асфальт, возникает парень. Он светловолосый, как в ее снах, он приближается, и в руках его полно парусников и перьев… Вот он бежит навстречу, разбрасывая по небу красные буквы, они складываются в слова, они говорят про архангелов в доспехах и про пенные сады, вот он уже рядом: «Привет, Элоиза, я Моряк из Тумана, меня зовут Ганс».
А небо такое шелковое-шелковое, как платье со шлейфом…
10
Элоиза и прошлое
Бабуля Камилла в больнице. Не хворает — слишком уж это было бы хорошо, просто навещает свою подружку Магделену, которая сказала, когда ее загружали в машину «скорой помощи»: «Я сама проинфицировала свой панариций!» Надо же, слово изобрела — ни в одном словаре не найдешь… Она, чертова старая дева, в придачу к колу за знание языка ничего лучше, чем это воспаление пальца — ногтоеда называется! — не заслужила. От температуры у нее попросту крыша поехала, и надо было срочно лечить уже весь организм пенициллином, стрептомицином или еще какими-то новомодными средствами, каких в аптеке и не купишь. Дедуля был в восторге. Он утверждал, что вместе с гноем из-под ногтя ей надо заодно вычистить его из характера, и возможность лишний раз пощекотать нервы Камилле из-за ее подружки сильно грела ему душу.
А раз уж Камилла оказалась в городе, этой возможностью надо воспользоваться, а как же иначе? Папино скупердяйство все-таки ведь наследственное… Чтобы не платить за номер в отеле, она остановится у кузины Терезы, которую, кстати, не видела уже несколько месяцев, а потому это благотворительное путешествие якобы позволит ей убить двух зайцев! «Раз уж на то пошло…» — любимую фразу мамаша передала сыночку просто один к одному. Доказательство? Пожалуйста: папа с мамой, оказавшись вместе в Италии по случаю какого-то конгресса, решили заодно посмотреть и римские памятники — тоже, сказали, двух зайцев… «Ох уж, эта наследственность, — думает Элоиза, которая недавно познакомилась с зеленым горошком Менделя и с сегрегацией фенотипов, — нет, наследственность это вам не кот чихнул!»