— Ну? Ну? — это бабуля Камилла. — Ты уже научилась читать?
— Послушайте, мама! — это папа. — В первый же день? Нет, это невероятно! Вы вспомните: ей всего три года, и перед ней — целая жизнь!
— В мое время… — бормотала бабуля Камилла, — в мое-то время… — Она пыталась вытащить макаронину, застрявшую в ее искусственной челюсти. — В мое-то время… и вообще, ты сам уже в четыре года прекрасно читал!
Мама поперхнулась, взглянула на Дедулю, который возвел глаза к небу, и пробормотала в свою тарелку:
— Зато потом стал здорово запаздывать в развитии.
Бабуля завелась, ей уж точно шлея опять попала под хвост, ведь Дедуля тут же и посоветовал ее оттуда вытащить.
— Это вы что имеете в виду, Элен?
— Что не стоило к четырем годам выучиваться читать, чтобы стать бакалавром только в двадцать с хвостиком, вот что я имею в виду, — это мама сказала.
А бабушка стала прямая как палка, а Дедуля вскочил, а папа сначала как-то сгорбился, потом ткнул пальцем в нее, Элоизу, и как рявкнет:
— Давай быстро в кровать!
Господи, вот уже и пошло-поехало…
— Школа, — сказал папа, — еще никому не шла на пользу.
— Особенно тебе, дорогой мой!
Тут папа ка-ак шваркнет своим стулом, а потом рукой в воздухе ка-ак сделает, будто хочет дать страшную клятву, да ка-ак заорет:
— Даже не понимаю, что меня сдерживает!..
— Тихо-тихо, — в панике закричала Элоиза, — ну, па-ап! Чего руками размахался? Ты сейчас разобьешь ей яйцо!
Все затихли. Бабуля, Дедуля, папа и мама — все рухнули на свои стулья:
— Что еще ты там болтаешь?
Ну, и как теперь выпутываться? — лихорадочно придумывала Элоиза. Ах да, совсем забыла. Она притворилась, что вот-вот заплачет: всегда, мол, надо идти в кровать, когда начинается самое интересное!
А стоило ей выйти, они заговорили все разом на повышенных тонах. Прямо петухи какие-то! Вообще-то, размышляла Элоиза, еле-еле волоча ноги по коридору, ничего тут нет удивительного, что она несет яйца, моя мама…
Ах, хоть бы дождь прекратился, и они бы все перебрались в сад, хором восклицая: «Только гляньте, какая дивная погода, сколько лет не было такой осени!» — «Да что ты! В прошлом году разве не так же было?»
«Уж конечно, — ворчала про себя Элоиза, — мне было тогда два года, а разве мо-ожет быть, чтобы така-ая малышка что-то по-омнила!»
— Знаешь, мам, — сказала Элоиза матери, когда та пришла подоткнуть ей одеяло, — семейная жизнь, получается, вовсе не сахар…
— Нет, вы обратите внимание, Элен! — возмутилась бабуля Камилла из коридора (интересное дело: считается, что она глухая, а слышит лучше всех!), — нет, вы обратите внимание: у этой малявки за один только день уже появились дурные привычки! Ничего себе будущее нам предстоит!
Элоиза и Элен прыснули и переглянулись. Мама даже то ли икнула, то ли всхлипнула, а потом подмигнула:
— Мне нельзя очень сильно смеяться, да, котик, да, из-за скорлупы…
Мама, она умеет быть очень хорошей, если только захочет, подумала Элоиза, пососала какой-то шнурочек, который нашла в постели, и задумалась: интересно, а у людей с черной кожей белок их яйца тоже черный? Очень умный вопрос пришел ей в голову, может быть, папа все-таки захочет на него ответить, пускай даже потом…
Хотя, с другой стороны, у белых кур и у черных леггорнов мадам Бернар, фермерши, яйца совершенно одинаковые. Ой, как все непросто! Надо будет завтра в школе спросить у этой учительницы, у Жюльетты, она-то все должна знать, разве нет?
2
Долгожданный братишка
Элоиза очень сильно ждала братишку, уже второго. Как она и боялась, в первый раз у мамы разбилась-таки скорлупа, когда она упала на лестнице в метро, и Анри номер один так и остался в том месте, где пребывают души младенцев, не получивших крещения. «Без причастия и без отпевания, — злорадствовала бабуля Камилла, — неприкаянная душенька, и все только из-за вас, дочь моя! Надо было…», — ну, и так далее.
Сейчас Элоизе уже пять лет. В Параисе, деревне, летом, в сарае, она видела, как родятся котята. Никакой тебе скорлупы. А поскольку мама, кажется, тоже млекопитающее, выходит, и Анри-второй (его наверняка так назовут) тоже родится совершенно беззащитным. Элоиза бдительно следила за мамой. Один раз — еще ладно. Но если и второй — тогда как? Тогда, получается, ничего уже им не светит хорошего? Конечно, в Параисе нет никаких эскалаторов, есть только обычные лестницы с обыкновенными ступеньками, но это нисколько не лучше, как считает Элоиза, которая уже успела выбить себе два зуба — клык и резец, свалившись с верхней ступеньки, когда лазала на сеновал.
Элоиза все чаще и чаще задумывалась теперь о разных природных явлениях. Дедуля утверждает, что, разумеется, прекрасно было бы воспитать ее ученой женщиной, но этого не добьешься, если не начать вовремя. И пускается в такие объяснения, каких от него даже и не ждет никто, и отвечает на такие вопросы, которых никто и не задавал. В отличие от папы, который даже и на заданные-то отвечать не любит. Что же до того, чтобы расспрашивать о каких-то подробностях учительницу, — пустое дело! Она и так уже чуть в обморок не упала, когда Элоиза только слегка поинтересовалась кроликами, которых им велели нарисовать, потому что они были какие-то неправильные, не все у них было, что кроликам положено. Взрослые почему-то считают, что хорошо воспитанная маленькая девочка не должна заглядывать под хвост животным.
Короче, если вернуться к млекопитающим, то Дедуля сказал, будто мама устроена в точности так же, как собака или, например, кит. О-очень странно! Потому что — хоть кто присмотрись! — нету никакого сходства! Тогда — как это может быть на самом деле?
Да! Дедуля еще уточнил, что у всех млекопитающих есть молочные железы, то есть груди, и именно потому они так и называются — «млекопитающие». Насчет мамы — Элоиза согласна. У мамы груди — значит, эти самые молочные железы — есть, они такие большие и круглые. А бабуля Камилла? Она тоже млекопитающая? Тогда почему — плоская, как гладильная доска?
— Лучше бы тебе заткнуться! — воскликнула бабуля Камилла, явно недовольная услышанным, и принялась ворчать, что, в конце концов, уж лучше быть похожей на гладильную доску, чем на дойную корову! Прямо так и сказала, на маму глядя: вот тебе, вот тебе!
Мама только пожала плечами:
— Если вы думали меня обидеть, Бабуля, не удалось. Я-то предпочитаю свой избыток вашему отсутствию…
— А у китов, — вмешалась в привычный обмен любезностями Элоиза, — у них тоже есть груди?
— Да, дорогая, и каждая молочная железа у китихи весит двести килограммов, насколько мне известно.
Элоиза посмотрела на маму, которая — вместе с одежками! — весила всего каких-то пятьдесят килограммов, подошла и положила руку ей на живот. Ой, точно: надо быть поаккуратнее, живот у мамы раздувается, но никакой твердой скорлупы там нет.
— Хочешь послушать? — прошептала мама.
Элоиза приложила к ее животу ухо:
— Там что-то булькает!
— Разумеется, дорогая, у меня в животе полным-полно жидкости.
Элоиза еще немножко послушала, насупилась: «Мне кажется, он потонет, знаешь», — и ушла.
А в кроватке расплакалась. Дедуля встряхнул ее, приподнял:
— Какая муха тебя укусила, чего плачешь? Скажи-ка своему Дедуле!
— В этот раз Анри утонет, а всем наплевать.
— Да нет же, что за глупости!
Ну, и пустился в объяснения, дескать, ребенок, пока не родится, все время живет в воде.
Что за враки! Элоиза надулась и проворчала:
— Интересно, если ты рождаешься из воды, то почему потом надо учиться плавать?
Дедуля даже зажмурился: надо же, до чего логично рассуждает эта девочка! Единственная во всем семействе!
Вскоре после этого собака кюре родила щенков — они тоже были без всякой скорлупы, и было их ровно двенадцать. А на следующее утро осталось только два!
— Думаешь, она съела остальных, Дедуль?