– Да я бы тоже, но Катька уже там. Обидится. Придется ехать.
– Понимаю. Давай тогда, увидимся.
– Ага. С Новым годом, кстати!
– Угу. С Новым годом.
Сигнал.
Вот уже двадцать лет как она не запоминала их лица. В именах тоже особой нужды не было. Люди в коридорах сменялись так скоротечно, что стоило только начать различать знакомое лицо среди подобных как оно бесследно исчезало. Вместе с людьми менялись и портреты на стенах. Лица появлялись и пропадали. Только звания оставались неизменны – товарищ лейтенант, товарищ майор, товарищ полковник. По началу она терялась в этих форменных отличиях. Но со временем стало ясно, что такие детали, как шевроны и звездочки тоже не так уж важны, главное – все люди в погонах – товарищи. А если не знаешь точно как обратиться, то всегда остается один довольно простой фокус – надо называть звание заведомо выше. Не генерала, конечно – они хоть и ведутся на подобострастную лесть, но все-таки не дебилы. Полковника достаточно. И тогда, они всегда будут довольны. А когда довольны они – то и у нее все будет хорошо.
Еще одним важным, даже жизненно необходимым стало знание, что в этих коридорах лучше оставаться незаметной и бесцветной – следует уподобиться бестелесному призраку, которых, судя по рассказам, в здании было и так бесчисленное множество. Надо научиться сливаться лицом с обоями, будь сродни мебели, стать атрибутом здания, частью обстановки. Там не любят, когда кто-то или что-то выделяется на фоне строгой формы и лаконичного убранства. Со временем она научилась, не привлекая к себе внимания, просачиваться в кабинеты, так что если там уже были товарищи, им даже не пришлось бы поворачивать голову в ее направлении. Более того она научилась не говорить и, что куда важнее, не слышать. Потому что умение слышать в этих коридорах было чревато последствиями. А после того разучиться думать и чувствовать уже не составляет огромного труда. Конечно, такое дается не сразу, и приходит только с опытом. Но как только начинает получаться с утра складывать в шкафчик не только верхнюю одежду, но и все свои мысли и эмоции, на восемь часов осознанно становиться механизмом, одной из сотен шестеренок, у которых есть одна строго обозначенная задача, то работа тут дается гораздо проще. И время проходит быстрее. Бесследно, но быстрее.
Ее работа все эти двадцать лет заключается в уборке помещений этого здания. Ничего примечательного – протереть пыль, помыть полы и окна, полить цветы. Все в строго определенном порядке и по графику. 315й кабинет должен быть чист ровно в 14:20 по средам, ровно ко времени когда товарищ, который занимает его, вернется с совещания. Не раньше и не позже. Нельзя опоздать, нельзя выполнять свою работу плохо, но стараться успеть раньше тоже нет никакого смысла. Выше головы не прыгнешь – этого не заметят и не оценят, только наживешь проблем из-за того, что график нарушился. Все должно подчиняться строго определенной системе. Любые отклонения чреваты.
По началу, когда она только попала сюда, то она толком ничего не умела. Но человек может научиться чему угодно, а таким простым движениям – тем более. И если в первом время оставаться точно в графике давалось с трудом, то спустя тысячи однообразных движений тряпкой – она перестала нервно оглядываться на часы. Время системы стало внутренним временем. Каждый день механические движения в строго определенном порядке. Непредвиденные подвижки могут случиться только в одном случае – когда прозвучит сигнал, только тогда, бросив текущее задание, она спускается в подвал. Там тоже ждет уборка.
Первое время, когда она только училась быть бестелесной и невидимой, не говорить и не размышлять, она была свидетельницей, как ее старшие сослуживицы бросали работу и молча уходили, когда в коридорах звучал лаконичный неприятный механический звуковой сигнал. Она же, провожая их взглядом, оставалась на своем месте и заканчивала работу за них. В конце дня она могла застать их в гардеробе персонала, сидящих перед своими номерными шкафчиками, поникших и бледных. Она не спрашивала, куда они уходили. Они бы и не ответили. Все прекрасно понимали, что в один день сигнал прозвучит и для нее.
День, когда это случилось, навсегда остался в памяти, хотя она никогда не вспоминала его. Те события насильно подмяли под себя часть сознания и просто поселились в голове, как паутина в самом темном углу, в который специально никогда не станешь заглядываешь. На четвертый год ее работы одним ничем по началу не отличающимся от других летних дней примерно в четыре часа дня, когда по расписанию она была в большом кабинете на втором этаже, прозвучал сигнал. Она его проигнорировала, рассудив, что кто-то на него откликнется, и продолжила выполнять свои обязанности – ровно в тот момент она как раз забралась на маленькую стремянку, чтобы протереть пыль с верхней полки монструозного книжного стеллажа. Но через две минуты сигнал прозвучал снова. И именно в этот миг ее сковал ужас. Она замерла на стремянке, сжав мокрую тряпку, капли методично падали на лакированный паркет. В коридоре послушались суетливые шаги, которые замерли прямо напротив кабинета. Дверь медленно открылась, в проеме показался молодой лейтенант с белесой шевелюрой, аккуратно спрятанной под форменной фуражкой. Он торопливым дрожащим голосом скомкано приказал взять с собой весь инвентарь и проследовать за ним. Вне себя от страха она спустилась со стремянки, взяла приписанное за ней металлическое ведерко с набором чистящих средств, швабру и послушно побрела за ним. До конца коридора, к лифту. Он нажал кнопку минус первого этажа, того где раньше она никогда не бывала и куда больше всего боялась попасть.