С каждой минутой все выше солнце. Его лучи скользнули по склону и легли на муравейник. Муравьи еще больше засуетились, заторопились, отправились на охоту. И тогда я увидел, что от их жилья среди плотного дерна под травинками проведены отличные тропинки. Две из них, самые главные, опускаются вниз и выходят на торную дорожку, протоптанную коровами.
Муравьи любят пользоваться готовыми дорогами, проделанными человеком и животными, и эта для них послужила чем-то вроде главного тракта, по которому так легко бежать и тащить добычу. Одна беда — многие гибнут под ногами животных. Но этот муравейник на склоне холма нашел выход. Видимо, сначала муравьи научились пользоваться самым краем тропинки, а потом рядом с нею протоптали свой путь. И получилась тропинка на тропинке.
Небо же чистое, голубое, из-за горизонта уже не ползут белые облака. С каждым часом теплее, разгорелся летний день, кончилось ненастье. Муравьи-работяги узнали об этом раньше нас.
Сборище улиток
Сегодня после затяжного апрельского ненастья синее небо и трудно усидеть в городе.
В горах, на заброшенной глухой дороге, на крутом южном склоне нетронутый уголок. Камни и оплывы черной лесной земли местами совсем загородили путь. Кое-где поперек лежат длинные языки еще не успевших растаять снежных лавин. Возле них отплясывают последний брачный танец черные зимние комарики.
Природа только пробуждается. Засверкали крапивницы, лимонницы, черный с белыми пятнами жук-скакун (хорошая одежка для прохладного времени года) вяло перелетает над дорогой, еще не разогрелся. Какие-то черные пчелы, громко жужжа, устроили шумную погоню друг за другом. Поет одинокий черный дрозд, на вершине ели зычно каркает ворон. Цветет мать-и-мачеха, показались пахучие листочки богородской травы.
В начале одного из серпантинов горной дороги находится давно знакомый муравейник. Он невредим и ничья злая рука его не потревожила. Я усаживаюсь рядом с ним, собираюсь возле него побыть, отдохнуть, собраться с мыслями. После шумного города на природе светлеют чувства, мысли, и все дела, заботы получают другую оценку.
Муравейник же преподнес мне сюрприз. Возле него необычное скопление улиток. Я обследую муравьиный холмик вокруг, снимая с рук и с лица его воинственных защитников, раздвигаю сухую прошлогоднюю траву, приподнимаю сухую ветку рябины и всюду нахожу улиток с коричневой полоской по краю. Их оказалось более трехсот. Среди взрослых есть малыши. Кое-кто из улиток отогрелся, выглянул из раковины, расставил рожки, но путешествовать не спешит. Судя по всему, улитки забрались сюда еще с осени и тут перезимовали.
Я кладу кучку улиток на верхушку муравейника. Его хозяева возбуждаются, обследуют неожиданное скопление, но быстро успокаиваются. Улитки им хорошо знакомы и нападать на них, здоровых, нет толку: они сразу же прячутся в свой домик, выставив заслон — тягучую слизь. Тихони-улитки не боятся муравьев. Они, оказывается, тоже к ним привыкли.
Для чего же собрались сюда эти самые медлительные жители гор, таскающие на себе свои жилища? Что им понадобилось возле дома рыжего разбойника? Я не могу ответить на этот вопрос, не могу и подыскать каких-либо предположений.
Разбой на большой дороге
Крутые холмы предгорий Заилийского Алатау выгорели от жаркого солнца и пожелтели. Лишь кое-где в низинах тянутся зеленые полоски растительности, темнеют редкие деревца диких яблонь и урюка. Трудно муравьям. Не стало тлей, нет и никакой другой добычи.
Большой муравейник на склоне холма так оброс травами, что ни за что его не найти, если бы поперек зеленой ложбинки не проходила большая дорога муравьев-добытчиков. Пока я, склонившись над муравейником, разглядываю его жителей, мечу их разноцветными красками, на тропе происходят разные события. Семеня, короткими шажками подбежала желтая трясогузка и стала склевывать бедных тружеников. Муравьиная дорожка ей хорошо известна, в течение часа она уже не раз ее посещает. Птичка клюет не всякого муравья. Сверкая черными бусинками глаз, она быстро выбирает наиболее лакомую добычу. В бинокль удается заметить, как в ее клюве исчезает муравей, волокущий дождевого червяка, другой поплатился жизнью за то, что нес жужелицу. Неплохо придумано: муравей поедается вместе с его добычей. Сколько удачливых охотников пропадает в желудке прожорливой птички!
Муравьи волокут различную добычу. Тут и клопы, и гусеницы бабочек, и различные жуки. Иногда муравей тащит своего полупарализованного товарища, собравшегося проститься с жизнью. Его съедят в муравейнике. Закон строжайшей экономии пищи предписывает использовать и трупы собственного вида, особенно в трудные времена бескормицы.
Пока я разглядываю муравьев, на тропинку садится желтая оса веспа, взлетает вверх и, пикируя, бросается на муравья, волокущего мертвую кобылку. Короткая схватка — и кобылка в челюстях осы, а обескураженный охотник мечется в недоумении, подгибает кпереди брюшко, собираясь отомстить обидчику...
Не ожидал я встретить за этим занятием и осу. Сейчас, в начале осени, полосатых хищниц масса и, видимо, им нелегко искать добычу для многочисленных прожорливых личинок, сидящих в бумажных сотах. Впрочем, возможно, подобным разбоем занимаются только особенные, случайно приспособившиеся к этому ремеслу осы. Интересно, появится ли она снова. Но оса-грабительница больше не прилетала.
Погорельцы
Весной, как только солнце сгонит снег с предгорий и на южных склонах подсохнет старая трава, местами появляются зловещие полоски дыма. Они ползут по холмам, оставляя за собой черную обугленную землю. «Палы» пускают беспечные мальчишки во время загородных прогулок.
Рассматривая в бинокль эти весенние пожары, я замечал, как иногда на черной земле, которую только что оставил огонь, кое-где еще долго тонкой струйкой курится дымок. Уж не горят ли это муравейники?
Ну, конечно, это горят они! От огня страдают маленькие труженики. Хорошо, если пожар случился в холодный день, когда все муравьи находятся под землей. Тогда погибнут только те, кто был в самых верхних этажах, да одиночки-сторожа.
Вот на месте когда-то процветающего жилища кратер из красного пепла, окруженный черным залом земли. Пожар прошел давно. Уже зелень закрыла обугленную землю. Муравьи проделали в пепле множество ходов, выбрались наружу, должно быть, долго были в недоумении, не знали, как устроить свою жизнь. Общество распалось. Часть муравьев ушла с пепелища и в пяти метрах от него обосновала новый муравейничек. Другие остались верны старому крову, и на краю кольцевого вала вырос небольшой холмик. В сгоревшем муравейнике жило несколько самок. При одной самке семья не стала бы разделяться. Теперь в обоих муравейниках течет торопливая жизнь.
Какова будет дальнейшая судьба погорельцев, останутся ли они двумя муравейниками или сольются?..
Ночные сторожа
В поисках ответов на загадки жизни муравьев иногда приходится брать лопату и разрушать муравейник. Пришло время раскопать и знакомое гнездо рыжего муравья. Оно находилось возле тропинки, по которой мы ходили от бивака к ручью.
Первый же взмах лопаты вызвал тревогу и ожесточенное сопротивление. Муравьи брызгались кислотой и отчаянно кусались.
Разобрать надземную часть муравейника легко. Но когда очередь дошла до подземных галерей, до почвы, пронизанной густой сетью корней, дела пошли скверно.
В разгар раскопок, отвалив пласт земли, я начал осторожно разбирать его руками. Показался хорошо выглаженный ход, за ним открылось почти круглое помещение величиной с грецкий орех. По всей вероятности, землей завалило в одном месте проход, и круглое помещение оказалось отрезанным от остального муравейника. Иначе как объяснить, что, несмотря на ужасную участь, постигшую муравейник, всеобщую возбужденность и растерянность, здесь, в этой круглой «зале» мирно спали, прижавшись тесно друг к другу, скрючив ноги, два десятка муравьев? Это была настоящая спальня, и только встряска и яркий солнечный свет нарушили покой отдыхавших муравьев. Один за другим они стали просыпаться, включаться в общий переполох. Только двое засонь не желали расставаться со сном и пробудились лишь, когда их потревожили палочкой.