Когда все уселись вокруг стола, миссис Марч сказала с какой-то особенно светлой улыбкой:
– А у меня есть чем вас угостить. Только после ужина.
По всем лицам солнечным зайчиком пробежала радостная улыбка. Бет захлопала в ладоши, забыв, что держит в руке печенье, а Джо подбросила вверх свою салфетку, вскричав:
– Письмо! Письмо от папы! Нашему папе – троекратное «ура»!
– Да, хорошее, подробное письмо. Папа хорошо себя чувствует и думает, что более благополучно перенесет холодное время года, чем мы опасались. Он шлет нам всем полные любви пожелания к Рождеству, а для вас, девочки, есть особое послание, – сказала миссис Марч, опуская руку в карман с таким видом, точно там находилось величайшее сокровище.
– Поторопимся, девочки! Эми, хватит оттопыривать мизинчик и жеманничать над чашкой! – воскликнула Джо, поперхнувшись чаем и роняя свой хлебец – маслом вниз – на ковер, в нетерпении получить наконец обещанное «угощение».
Бет больше ничего не ела: она тихонько пробралась в свой укромный уголок, чтобы сидеть там и наслаждаться, без помех размышляя о грядущем «угощении», пока сестры готовятся слушать письмо.
– Мне думается, что папа замечательно сделал, отправившись на войну капелланом[5], раз он оказался слишком стар для призыва и у него не хватает сил быть солдатом, – с горячностью заявила Мег.
– Ох, как бы я хотела пойти барабанщиком, этой, как ее… vivan[6]… Или сестрой милосердия – я тогда была бы с папой рядом, могла бы ему помогать, – со стоном произнесла Джо.
– Это, должно быть, ужасно неприятно – спать в палатке, есть всякую невкусную пищу и пить из жестяной кружки, – вздохнула Эми.
– Когда же он вернется домой, маменька? – чуть дрогнувшим голосом спросила Бет.
– Не раньше чем через много месяцев, дорогая, если только не заболеет. Он пробудет там столько времени, сколько хватит сил, чтобы делать свою работу. И мы не станем просить о его возвращении ни минутой раньше того, как там смогут без него обойтись. А теперь садитесь-ка поближе и послушайте, что он пишет.
Все перенесли свои стулья поближе к камину, перед которым в глубоком кресле сидела мать; Бет расположилась на ковре у ее ног, Мег и Эми взобрались на подлокотники маминого кресла, а Джо оперлась на его спинку – там никто не смог бы разглядеть на ее лице никаких эмоций, если бы письму случилось ее растрогать. В те тяжкие времена не слишком много было таких писем, какие не могли бы растрогать их читателей, и особенно трогательными были те, что писали домой отцы; но в этом письме очень мало говорилось о тех лишениях, которые их отцу приходилось переносить, об опасностях, встречавшихся на каждом шагу, о трудно преодолеваемой тоске по дому. Это было веселое, полное надежд письмо, с живописными картинами жизни в лагере, описаниями войсковых переходов и с военными новостями. И только в самом конце письма из переполненного сердца пишущего выплеснулись волны отцовской любви и тоски по его маленьким дочерям, остававшимся дома без него.
«Скажи им, что я люблю их всей душой и нежно целую; что я, при самых трудных обстоятельствах, нахожу глубочайшее утешение в их любви и уважении ко мне. Год ожидания того момента, когда мы снова увидимся, покажется девочкам очень долгим, но напомни им, что, пока мы ждем, мы все можем работать, чтобы эти тяжелые дни не пропали втуне. Я верю: они не забудут ничего из сказанного мною, навсегда останутся для тебя любящими дочерьми, будут свято исполнять свой долг, храбро бороться с „закадычными врагами“, преодолевая себя так успешно, что, когда я вернусь домой, к ним, я стану еще сильнее любить их и гордиться моими маленькими женщинами».
Когда миссис Марч дошла до этой части письма, со всех сторон послышались всхлипывания и шмыганье носом. Джо нисколько не устыдилась большой слезы, скатившейся до самого кончика ее носа, а Эми не побоялась смять свои кудряшки, уткнувшись лицом в маменькино плечо.
– Я ужасная эгоистка, – прорыдала она во всеуслышание. – Но я, честное слово, постараюсь исправиться, чтобы папа не успел во мне разочароваться!
5
….
6