Томми, Томми…
Как-то само собой получилось, что их общение свелось к минимуму; они жили в одном доме, спали в одной постели — и почти не разговаривали, разве что на самые бытовые темы: «Тебе налить кофе?» — «Да, спасибо»; «Ну, я поехал!» — «Счастливо…»
По утрам, сразу после завтрака, вся компания, включая Арлетт, уезжала, оставляя Клодин в одиночестве. Вечером же Томми смотрел в гостиной телевизор вместе с сослуживцами и опять же с Арлетт.
Клодин, разумеется, никто не запрещал к ним присоединиться, но она предпочитала отсиживаться в библиотеке. Пару раз Томми звал ее — она отнекивалась, говорила, что лучше почитает.
Когда начинали слипаться глаза, шла в спальню, принимала душ и ложилась в постель — одна…
Томми приходил позже; Клодин слышала, как открывается дверь, как он проходит по комнате, раздевается, идет в душ — и потом, через некоторое время, ложится рядом с ней. Сердце невольно замирало — может, обнимет, повернет к себе, глянет глаза в глаза?!..
Но нет, опять нет…
И почти каждый день она находила в спальне чашки от кофе — один раз даже прямо на тумбочке у постели…
«Что с тобой, почему ведешь себя так, будто мы с тобой женаты лет двадцать и я тебе давно надоела?» — хотелось спросить Клодин, но она не спрашивала. Чем дальше, тем чаще всплывали в памяти слова женщины из «Mermaid» — «Ну зачем, зачем было выяснять?!..»
Раньше, бывало, она пыталась встать, чтобы идти на пробежку — Томми удерживал ее в постели, еще полусонный, по-особенному, по-утреннему нежный, с теплыми ласковыми руками…
Куда там! Между ними ничего не было с самого ее приезда! Не считая того раза, когда пришлось срочно вскакивать, потому что «девочка», видите ли, старалась.
Правда, позавчера, поздно ночью, он придвинулся, положил руку ей на плечо. Клодин сказала:
— Чего ты? Я спать хочу… — сама замерла, не дыша: ну пусть он сейчас рассмеется: «Ах, спать?!» и потянет ее к себе, повернет так, чтобы оказаться лицом к лицу!
— Ну ладно — спать так спать… — теплое дыхание еще раз щекотнуло ей ухо… и больше ничего.
Спать действительно хотелось. В последние дни — наверное, от нервов и от тяжелых мыслей — она засыпала, как проваливалась, и утром не вскакивала легко, а вставала, еле продирая глаза.
И сны все время снились какие-то идиотские — приснилось, например, что она в каком-то ночном клубе танцует с тем самым бледным парнем в черном, которого встретила во дворе — странное дело, Клодин его тогда почти и не запомнила, но во сне увидела отчетливо, вплоть до прыща на лбу над правой бровью; они даже о чем-то разговаривали.
Очевидно, он жил в их доме или где-то поблизости, потому что на следующий день, возвращаясь с пробежки, она снова увидела его «вживую» — все в том же черном пальто, он выходил из-под арки.
Кризис наступил в субботу утром.
Клодин проснулась и некоторое время лежала, не открывая глаз: не хотелось начинать новый день. Потом, произнеся про себя уже привычное: «Потерпи, осталось всего пятьдесят четыре часа», все-таки открыла.
Обернулась — Томми лежал на спине, закинув руки за голову; не спал, смотрел на нее.
— Привет, красавица! — улыбнулся так, что сразу захотелось улыбнуться в ответ.
— Привет!
Клодин уже было собралась встать, но вновь опустилась на подушку, легла на бок лицом к нему.
Хотелось дотронуться до него, зарыться пальцами в рыжеватые курчавые волоски на груди — так хотелось, что аж кончики пальцев зачесались и внутри все заныло.
— Клодин… — все с той же улыбкой сказал Томми.
— Да? — ну пусть он уже что-то сделает — придвинется к ней… хоть руку протянет!
— А ты что, на пробежку не идешь?
— Что?! — вопрос Клодин поняла с первого раза — слава богу, не была ни глухой, ни тугоумной — но просто не поверила своим ушам.
— Ты не побежишь на пробежку? — сдвинув брови, повторил Томми.
— Нет, — сердито мотнула она головой, отбросила одеяло и встала. Прошла к шкафу взять халат: не хотелось крутиться перед ним в одной тоненькой ночнушке, все равно что голой.
— А что случилось? Ты себя плохо чувствуешь?
— Я себя нормально чувствую, — не оборачиваясь, отчеканила Клодин.
Объяснять, что никогда не бегает перед «критическими днями», она сочла ниже своего достоинства. Был бы он хоть чуть-чуть повнимательнее к ней — знал бы сам!