В дверях кают-компании было зеркало, и я, увидев в нем себя, поставила себе пятерку.
А потом раздался гудок с моего тральника — мы стали прощаться. На прощанье я старалась каждому сказать что-нибудь приятное. Кто-то накинул мне на плечи китель, я спустилась по трапу. С судна «Ингеборг» раздавалась песня «Подмосковные вечера».
Я не знала, что они меня снимали, а вот совсем недавно прислали нашему капитану эти фотографии.
Я раскрыла конверт. Да, она действительно походила на русскую королеву. Открытое милое лицо, аккуратная головка с туго завязанным пучком светлых волос, скромное женственное платье и — улыбка: веселая и чуть-чуть застенчивая.
Я вспомнила манекенщиц из Дома моделей — бесспорно они все были и красивы и эффектны. Но и походка их, и позы не показались мне естественными. А в докторе Жене с морского траулера была и врожденная грация, и женственность, а главное, она была очень естественной.
— Теперь я частенько заглядываю в модные журналы, — закончила свой рассказ Женя. — При случае заглядываю и в Дом моделей — и сама кладу в чемодан модное платье. Женщина всегда должна быть женщиной!.. — и улыбнулась.
ПАРИЖАНКА
Однажды в Свердловске я, проходя через фойе филармонии, обратила внимание на немолодую женщину, которая, разговаривая с билетершей, чему-то заразительно смеялась. В ее лице и смехе было столько обаяния, что я спросила свою спутницу:
— Вы не знаете, кто это?
— Знаю, — ответила она. — После концерта расскажу. После концерта она рассказала.
Тридцать пять лет назад в Париже блестяще окончила консерваторию по классу фортепьяно единственная дочь состоятельных родителей — Вероника Латар. Весной она должна была ехать в свое первое гастрольное турне, когда судьба столкнула ее с человеком, в которого она влюбилась так, как мы влюбляемся только один раз в жизни. Но он был не парижанин, а иностранец — он был москвич и должен был вскоре вернуться в Союз. Но москвич тоже полюбил! Он понимал всю сложность их брака, он говорил ей, что она должна будет покинуть Францию, принять советское подданство, что ей надо будет привыкать к чужой стране, о ее родителях, которые были против их брака. Парижанка улыбалась.
— Моя прабабка Камилла Ледантю, приехав в Петербург, влюбилась в вашего декабриста, и потом она уехала за ним на каторгу, — это всегда бывает очень далеко... А я еду с вами в Москву. Да, я 22 года прожила в Париже, но все остальные долгие годы я буду жить с вами в России и полюблю ее, как полюбила вас...
Любовь увезла их в Москву.
Прошло восемнадцать лет. Однажды в вестибюль Свердловской консерватории вошла немолодая женщина в валенках, в ватнике и молча села на подоконник.
Из всех классов раздавались звуки, бегали взад-вперед студенты.
А женщина сидела, и к ней никто не подходил. Занятия окончились, консерватория опустела.
Старик сторож поглядывал на незнакомку, не зная, как с ней поступить, но женщина, будто угадав его сомнения, сама обратилась к старику:
— Я бы хотела вас просить, если только это возможно, разрешите мне войти в класс, где есть рояль...
И старик разрешил, хотя это было вопреки правилам. Он впустил ее в класс на втором этаже и ушел, плотно закрыв дверь.
В подшитых валенках, бесшумно обходя классы, он изредка заглядывал в замочную скважину. Женщина сидела на стуле около батареи и смотрела на рояль. Рано утром, любезно поблагодарив сторожа, она ушла... Но к вечеру она пришла снова и стала частенько приходить сюда по вечерам, и сторож уже много знал о нелегкой судьбе парижанки. Теперь старик каждый день брал в студенческое буфете лишнюю булочку, заваривал вечером покрепче чай и ждал ее. Она приходила, рассказывала о своих делах с пропиской, работой, пила чай, шутила, а потом шла в класс.
Однажды ночью он услышал звуки рояля, громко раздававшиеся в пустом здании. Сторож встал со стула, перекрестился, и опять сел. Звуки нарастали. Сторожу вспомнилось почему-то детство, когда в деревне на пасху, под звон колоколов, его, полусонного, вели к заутрене; потом вспомнился ледоход: все бежали смотреть, как вода, вырвавшись наружу, с треском ломая лед на мелкие куски, мчалась вперед...
Будто спохватившись, старик побежал в учебную часть и, закрыв за собой дверь, набрал номер телефона директора консерватории.
К телефону долго не подходили, потом сонный голос сказал:
— Слушаю.
— Федор Степанович, это я, сторож Гаврила. Прости меня, старого, приходи сейчас в консерваторию.