— Ну? — спросила Эстелла, входя с Цезарем в дом. — Что твой доктор?
— У него все хорошо, — ответила она, излишне весело улыбаясь. — У него появилась невеста. Я так рада за него.
— Передо мной не надо притворяться, — сказала Эстелла.
— Я просто не могу поверить, — сказала она, — он кого-то себе нашел, и они живут вместе и собираются пожениться на следующий год…
— То есть ты на самом деле не рада за него?
— Рада, наверно, — она пожала плечами, — вроде как… Да, конечно, я за него рада, — лицо Вероники потемнело, как грозовая туча. — Я прямо вне себя — потрясающая новость. Но по правде говоря, я на него немного сержусь.
— Почему?
— После разрыва он прислал мне длинное письмо, в котором уверял, что никогда не полюбит снова, а проведет остаток жизни, залечивая рану, что не будет более искать любви. Он всегда знал, что колокольчики звенят только раз в жизни, и раз уж он их услышал, то дальнейшие поиски становятся бессмысленными. И что же он делает через полгода после моего ухода? Он кого-то встречает и начинает ухаживать. А теперь они собираются пожениться. Ты можешь в это поверить?
— Он опять собирается жениться, но, может быть, он на самом деле ее не любит? А слышал он звон колокольчиков с этой новой девицей?
— Видимо, так. Он говорит, что в случае со мной это был мягкий перезвон, принесенный ветром с колокольни окрестной деревушки, а когда он встретил эту новую девушку, то ощущение было такое, словно он оказался у Биг-Бена. Он сказал, что почти оглох от любви к ней. И дело не только в этом.
— А что еще?
— С ней он не только слышит колокола, но и видит падающие звезды.
— Ух ты…
— И… — Вероника закрыла глаза и тряхнула головой, — кроме того… когда она с ним, ему кажется, что он парит в воздухе.
— Действительно так круто?
— Я очень рада за него, поверь, я действительно счастлива… Я только немного разочарована, что он не сдержал слова, — она сердито открыла бутылку пива и залпом ополовинила ее.
— То есть ты хочешь сказать, что каждый мужчина, который в порыве отчаяния делает подобное заявление, должен остаток жизни провести как монах. Так?
— Именно. Им не следует врать. Доктор должен был сдержать свое слово, вот так.
— Я знаю, почему ты сердишься, — сказала Эстелла.
— Я не сержусь.
— Нет, сердишься, ведь ты сожалеешь, что бросила его — красивого танцующего доктора, пусть и англичанина. Ты думала, что сможешь найти кого-нибудь получше, а тебя хватило лишь на случайного хиппи с большим саксофоном, у которого нет даже нормальной работы, хотя ему около сорока. За то время, что ты потратила на никуда не годного Жан-Пьера, ты могла бы научить своего доктора всем французским постельным штучкам, и на сегодня он бы уже все освоил.
— Едва ли. А Жан-Пьер вообще-то не так уж и плох.
— А недавно ты мне говорила совсем другое.
— В нем есть скрытая восприимчивость.
— Скрытая восприимчивость? С чего бы это ей появиться?
— Ни с чего.
— Точно?
— Да.
— Правда?
— Да, правда. — Вид у Вероники был виноватый, она знала, что ничего не может утаить от Эстеллы. — Разве что… мы снова вместе.
— Ясно, ты опять с Жан-Пьером. Как романтично! А он знает про все твои дела? — она указала в сторону гаража.
Вероника кивнула.
— Но ты не переживай, он никому не скажет.
— А я об этом и не переживаю. Мне просто интересно: если он твой друг, то почему же он нам не помогает? Чем он занят? Сидит дома со своими медитативными этюдами?
— Нет, ты же помнишь — мы украли его стерео.
— О, да.
— У него есть причина.
— Надеюсь, уважительная.
— Он уехал на похороны.
— Ну что ж, принято. Я его отпускаю. Но как только он вернется в город, пусть придет и поможет нам разбирать эту долбаную машину, ясно?
— Придет, не волнуйся.
Через час Эстелле удалось уговорить Веронику чуть-чуть порадоваться за доктора и убедить ее в том, что поездка в Лондон для усекновения пальца — не самая лучшая затея. У них даже появились кое-какие мысли по использованию Жан-Пьера при ликвидации машины.
— Как писал Р. С. Томас… — начала Эстелла.
— Что? — спросила Вероника, и Эстелла процитировала следующие строки в собственном переводе: