Все утро они разъезжали по городу, вытаскивая подуставшего Цезаря на прогулки в парки, избавляясь при этом от кусочков автомобиля, в естественно-небрежной манере распихивая их по мусорным бакам. После ленча ярко-оранжевый «фиат» скрылся в гараже, где он был загружен полиэтиленовыми пакетами, после чего направился за город в четвертую и последнюю на сегодня поездку. За рулем сидела Эстелла, настоявшая на роли водителя, позади нее — Вероника, скрытая от действительности похрапывающим сенбернаром, а справа — Жан-Пьер, все еще обалдевший после двух дней, проведенных в защитной маске и наушниках, — его потряхивало от смертоносной электропилы и борьбы с кусками металла. Он не мог даже открыть двери гаража, чтобы его проветрить, ведь им мог заинтересоваться какой-нибудь проезжающий мимо жандарм, или соседи начали бы жаловаться на раздражающий шум. Кошмарная была работа.
Они останавливались в деревнях, в маленьких городках, на каждой площадке для отдыха якобы с тем, чтобы размять ноги, а на самом деле — чтобы сбросить в мусорный бак пару пакетов. Самый последний они оставили в маленьком парке городка Эйтамп, затем пошли в близлежащий бар, чтобы немного это отметить. Вероника и Жан-Пьер выпили джина с тоником, а Эстелла — оранжада. «Для того, чтобы случайно не убить принцессу по дороге домой», — пояснила она.
Они подъехали к дому уже в темноте, и, когда Вероника вышла открыть дверь гаража, она заметила краешком глаза, что из машины, стоящей на другой стороне улицы, за ней кто-то наблюдает. Сиденья в машине были опущены, наблюдатель надеялся остаться незамеченным. Вероника решила подойти к нему, пока Эстелла загоняла машину.
— Привет, Франсуаза, — сказала она через опущенное стекло.
— A-а… привет.
— Как дела?
— Спасибо, хорошо. А у вас?
— Тоже очень хорошо. Не ожидала вас здесь увидеть.
— Пожалуй.
— Спокойной ночи, — сказала Вероника.
— Спокойной ночи.
Вероника пошла к дому, но на полпути ее остановил театральный шепот Франсуазы.
— Простите, Вероника.
— За что?
— Вы знаете, за что, — я ведь шпионила за вами. Мне просто надо было убедиться…
— Теперь все в порядке?
— Да, но ведь не вы были за рулем? Почему машину вели не вы?
— И что из этого?
— Нет, ничего… Но это ваша машина?
— Да, это мой ярко-оранжевый «фиат». Тот самый, о котором я говорила.
— Чисто из любопытства… — сказала она. — Он всегда был оранжевым? — Она хваталась за соломинку, ведь ей было ясно, что этот автомобиль более новой модели и он, конечно, ни при чем.
Вероника увидела Франсуазу такой, какой та была на самом деле. Что не явилось откровением, поскольку она каждый день наблюдала ее на работе.
— Франсуаза? — сказала она.
— Да?
— Пошла ты в задницу, — это ей так понравилось, что она повторила, — пошла ты в задницу, Франсуаза.
— Не надо.
— Надо.
— Если только чуть-чуть. Но послушай, давай договоримся. Если ты никому не скажешь, что поймала меня у своего дома, то и я не скажу, что ты вовсе не больна. Хорошо? Я не скажу, что ты весь день разъезжала со своим якобы бывшим приятелем и собакой.
— Ладно, — Вероника забыла, что сказалась больной, к тому же ее праведный гнев понемногу угасал. В конце концов, Франсуаза имела все основания подозревать ее в причастности к аварии, и она подобралась к ней ближе, чем полиция. — Давай просто забудем об этом.
Франсуаза подняла спинку сиденья и завела машину. Не сказав ни слова, она уехала.
— Ну, Жан-Пьер, — сказала Эстелла, — как ты себя ощущаешь в роли пост-индустриального скульптора?
Он поднял ободранные руки, черные от машинного масла.
— По правде говоря, все не так уж гладко и я подумываю о том, что пора с этим завязывать.
— Какой талант пропадает! Какая жалость!
— Да, кстати… — сказал он, после чего пошел к гаражу и вернулся с тремя кусками перекореженного металла, по одному — Эстелле и Веронике, и один — для себя.
— Хм, — сказала Вероника, — а что это?
— Не догадываешься? Это сувенирные пепельницы, изготовленные из обломков всемирно известного автомобиля.
— А если их найдет полиция?
— Они не будут их искать, — сказала Эстелла, — все кончено. План «Икс» завершен. Тебе не о чем больше волноваться. Для полиции это всего лишь дрянные старые пепельницы.
— Однако, — заметил Жан-Пьер, — я делал их с большой любовью.