Их стычка словно послужила сигналом к общей свалке, белые и индейцы сцепились между собой, отчаянно крича, завывая, улюлюкая, паля друг в друга и пуская в ход ножи и томагавки. Потом клубок тел распался, индейцы достали свои луки и в воздухе запели стрелы.
Женщины и мы, дети, наблюдали за бойней из повозок, и, хотя я не видел среди всей этой кровавой толчеи своего отца, неоднократно слышал его крики: «Остановитесь, братья, за что?.. « Увидел я его лишь на следующее утро, две стрелы пришпилили его к земле, как чучело для просушки. С него не сняли скальп, ведь это не было настоящей войной, а прочие трофеи индейцев не интересуют. Здесь они дрались не только с бледнолицыми, но и друг с другом.
Уолш, не желавший поначалу вмешиваться, в конце концов не выдержал и бросился в драку, выхватив из-за голенища сапога длинный нож, но на него навалились сразу трое, и теперь он умирал в страшных мучениях с собственным ножом в животе. Чуть поодаль лежал Джекоб Уорсинг, я узнал его по новым набойкам на сапогах, сделанным в форте Ларами; ближе к повозкам, головой к нам, распростерся Джон Клейрмонт, а правее — мой отец.
После того как с белыми мужчинами было покончено, шайены занимались исключительно бутылками, не обращая ни малейшего внимания на женщин и детей. Только благодаря этому и удалось скрыться миссис Уорсинг с ребенком. Повозки заслоняли их от краснокожих, и они бежали в сторону далеких гор с белыми вершинами. Их было видно целую милю: они то появлялись, то исчезали, а потом и вовсе скрылись из глаз. Больше я о них никогда не слышал. Мы же словно окаменели, боясь пошевелиться или заплакать.
Все, кроме младшего Троя. Он сидел как на иголках, потом глаза его сверкнули безумием, он сорвался с места, бросился к трупу своего отца, выхватил у него из-за пояса здоровенный тесак и, держа обеими руками, всадил его в бок высокого шайена, распевавшего во всю глотку пьяную песню победы, то и дело прикладываясь к бутылке. Но то ли слезы застилали мальчишке глаза, то ли рука в последний момент дрогнула, а удар не достиг цели: широкое лезвие скользнуло по телу индейца, оставив лишь небольшой порез. Будь шайен не так пьян, он наверняка бы восхитился смелостью мальчишки, подарил бы ему что-нибудь и наградил громким мужским именем. Однако он просто схватил его за шиворот грубой синей рубахи и за пояс штанов, рывком поднял высоко над головой и с силой швырнул вниз. Малыш Трой встретил землю прерии со звуком, какой издает мокрая тряпка, падая на стойку бара.
Должен признать, что среди детей я слыл хулиганом и забиякой, несмотря на то, что был самым младшим и больше всего походил на воробья. Никто не мог обидеть меня безнаказанно. Но, увидев страшную смерть моего белого собрата, я намочил штаны.
Индейцы вылакали все спиртное, но около дюжины из них все еще кое-как держалось на ногах. Остальные валялись вокруг в самых живописных позах: кто храпя, кто уставившись немигающим взором в высокое небо. Бугор переползал на четвереньках от бутылки к бутылке и жадно выливал себе в рот последние капли, которые падали ему на высунутый язык, смешиваясь с кровью, сочившейся из сломанного носа и рассеченного лба. Впрочем, выглядел он теперь довольно мирно. Старая Шкура допил свою персональную бутылку и сидел, тупо глядя на Керолайн. Но даже она, давно привыкшая полагаться на свои могучие кулаки и не знавшая лучшего оружия, сидела тихо, как мышка, не сводя глаз со старого вождя.
Одна из пар в нашем караване была родом из Германии. Их так и звали: Немец Руди и Немка Кети. Круглые, краснолицые, весившие не меньше двух сотен фунтов каждый и не потерявшие ни грамма за весь долгий переход, они всю дорогу не слезали с козел своей доверху набитой картошкой повозки. Теперь Немец Руди лежал в нескольких ярдах от нас с развороченным животом, а Немка Кети словно окаменела, вцепившись в поводья, и ее соломенные волосы трепал налетавший ветерок. На ней-то и остановил свой выбор Бугор.
Он двинулся к ней нетвердой походкой, и она, очнувшись, заверещала что-то по-немецки, но, поняв, что ее не собираются убивать, по крайней мере пока, покорно скользнула на землю, в грязь и кровь. Можете представить себе, каково ей было, при ее-то болезненной любви к чистоте!
Увидев это, остальные шайены тоже направились к нашим женщинам. Через минуту они уже оседлали вдов Троя и Клейрмонта, а также сестер Джексон, но если вы полагаете, что жертвы сопротивлялись и кричали, то спешу вас разочаровать. Те, кого пока не изнасиловали, стояли вокруг, словно ожидая своей очереди. Рядом толпились дети.
Когда же Пятнистый Волк направился к нашей матери, Керолайн пришла в себя. Она гневно крикнула что-то Старой Шкуре, который лишь ухмыльнулся в ответ. Мой пятнадцатилетний брат Бил и двенадцатилетний Том спрятались под повозкой.
Они просто бросили меня с моими мокрыми штанами, сестер Сью-Энн и Маргарет на произвол судьбы. Но мы не дрогнули и продолжали загораживать собой мать.
Керолайн снова попыталась воззвать к Старой Шкуре, но тот просто не понимал, чего от него хотят, да если и понимал, то не желал ничего делать. Пятнистый Волк подошел уже так близко, что мы чувствовали запах его пота и перегара. Мать громко молилась. Я посмотрел в лицо шайену и вопреки ожиданию не увидел на нем ни злобы, ни ненависти, а только добродушную улыбку, будто говорящую: «Ну что вы так распсиховались? Сейчас всем будет хорошо».