Выбрать главу

Воистину, стоило Старой Шкуре высунуть из палатки кончик носа, как вокруг раздавалось шуршание: это сбегались зайцы…

Но вернемся к путешествию. Так вот, у краснокожего есть только одна надежная защита от такой напасти, как мы с Керолайн: так, чтобы мы ничего не заподозрили, не обращать ни малейшего внимания на наши козни, обескуражив этим хозяина демонов. А если индеец идет к своей цели прямо и решительно, то тем самым изгоняет темные силы без малейшего вреда для себя. И Старая Шкура, натянув на голову свое красное одеяло, ехал поодаль с таким видом, будто он — единственное живое существо во всей прерии к северу от реки Плат.

Третий воин (если вторым считать того, кто недавно пытался умереть) маячил где-то в полумиле от нас, то слева, то справа, то впереди, высматривая врагов и что-нибудь съедобное. Во все времена при избытке первых, шайены остро ощущали недостаток второго.

Таким вот порядком мы продвигались к лагерю шайенов, разбитому не далее чем в полете стрелы к северо-северо-востоку от реки, однако нашему маленькому отряду потребовалось около четырех часов, чтобы добраться туда, поскольку старый вождь непрестанно петлял и кружил, стремясь обескуражить демонов в лице нас с Керолайн.

Солнце еще висело над горизонтом, но прерия уже начала окрашиваться в багряные тона. Тому, кто хорошо знает эту землю, достаточно осмотреться по сторонам и, даже не глядя на небо, с потрясающей точностью определить время, судя лишь по освещению. Я имею в виду белого. Индейцу же это ни к чему, так как, с нашей точки зрения, он едет ниоткуда и никуда. Колумб, к примеру, мог сказать: «Так, пора отплывать. На дворе уже 1492-й, и, ежели я не пересеку синий океан до полуночи 31 декабря, Америку не откроют аж до девяносто третьего года». У краснокожих все совсем не так. На языке знаков, например, «день» и «сон» выражаются одинаково, а глядя на прерию, индеец не станет гадать, который час, зато с уверенностью расскажет, какие звери пробегали здесь за последнюю неделю, какие птицы пролетали и как далеко до ближайшей воды.

Когда я говорю, что Старая Шкура ехал с отсутствующим видом, это следует понимать так, что он в отличие от нас ни о чем таком не волновался. Вождь прекрасно знал, где находится, и, когда один из его разведчиков, Красный Загар (думаю, пришла пора назвать его по имени), указывая на пригорок впереди, показал ему согнутый палец, спокойно кивнул и остановился. Красный Загар соскочил с лошади, бросил на землю свое одеяло, на которое положил отстегнутый пояс, а затем, зажав в руке лук и колчан со стрелами, лег на живот и быстро, как змея, пополз вперед. Скоро даже подошвы его мокасин скрылись из глаз, и лишь легкое колыхание высокой травы выдавало какое-то движение.

Немного спустя с вершины холма до нашего слуха долетело «танннг, танннг» — это две стрелы слетели с тетивы его лука. Старая Шкура снова тронул коня, и через минуту мы уже наблюдали, как Красный Загар вспарывает полосатое брюхо вилорогой антилопы. Стрелы лишь ранили ее в заднюю ногу, но ему удалось изловчиться и настигнуть свою добычу, а потом уже добить ножом. К горизонту на бешеной скорости удалялось облачко пыли — остальные антилопы в испуге удирали от места гибели своей подруги. Да, эти создания умеют бегать…

Затем Красный Загар срезал с зада убитого животного черно-белый хвостик, намереваясь использовать его впоследствии как украшение, а после мощным ударом ножа рассек грудную клетку, достал еще бьющееся сердце и показал его мне.

Я вздрогнул, но он схватил меня одной рукой за нижнюю челюсть, а другой принялся запихивать сердце мне в рот. Это был акт высочайшего гостеприимства и самопожертвования, поскольку он и сам обожал теплое сердце свежезарезанной антилопы, но я-то этого не знал!

Челюсти непроизвольно сжались, к горлу подступила необоримая тошнота, однако он все же заставил меня проглотить кусок, а потом отпустил. Я долго выплевывал изо рта кровавую кашу, вкуса которой описать даже не берусь. Самое странное, что меня так и не вывернуло, более того, вскоре я почувствовал необычайный прилив сил, зрение и обоняние обострились, даже зад перестал болеть. Пока я прислушивался к своим ощущениям, Красный Загар закончил разделку туши и приторочил ее к седлу.

Вскоре после этого мы прибыли в лагерь шайенов, стоящий на берегу ручья. Селение представляло собой несколько дюжин замаскированных палаток, на лугу за ними паслось около тридцати лошадей. В воде резвилась орава хихикающих бронзовых ребятишек, которые плескались и брызгались, нападая друг на друга. Несколько молодых воинов сидели кружком на берегу, степенно куря трубки; вокруг суетились скво. Две девицы тащили к палаткам бизонью шкуру, полную сухого помета того же животного. Дров в прерии, прямо скажем, немного, и бизонье дерьмо — единственное топливо. Остальные молодые женщины таскали воду, скребли шкуры, шили мокасины и куртки, мяли ягоды, короче говоря, занимались работой, на которую каждая индианка обречена от рассвета и до заката, когда ее мужчина, отложив в сторону трубку и лук, отправляется делить с нею ложе.

Мы спустились к ручью, и никто не обратил на нас ни малейшего внимания, но, стоило ехавшему последним Красному Загару показаться на берегу с тушей антилопы на седле, женщины подняли радостный визг. Позже я узнал, что мясо в племени было редкостью, его удавалось добыть лишь раз в десять дней, а основную пищу составляла дикая репа. В этом, возможно, и крылась причина невезения Старой Шкуры.