Я был обязан убить его. Убить этого глупого добродушного парня. Просто взять и застрелить. В спину. Во время драки волчья шкура слетела с меня, я обрел свободу движений и, быстро обшарив землю вокруг себя, нашел свой лук. Кроу в это время преспокойно наматывал себе на руку поводья шести наших лошадей. С-санк, с-санк, с-санк! — просвистели в воздухе три полосатых стрелы и впились в широкую спину индейца, образовав прямую линию, параллельную позвоночнику. Он взмахнул руками и упал лицом вниз.
Так впервые я лишил человека жизни, и, как бы дико это ни звучало для вас, я был счастлив. Я спасал своих друзей и просто обязан был сделать то, что сделал. Кроме того, тот краснокожий почти что скальпировал меня, у меня до сих пор над правым ухом отметина, можете убедиться. Вся правая сторона лица и шеи была залита кровью — моей горячей, живой кровью, — а голова трещала по всем швам, словно собираясь взорваться изнутри… Это последнее, что я запомнил. Дальше — мрак и тишина.
Открыв глаза, я увидел, что лежу в небольшом типи, а вокруг меня прыгает какой-то индеец в головном уборе из верхушки рогатого черепа бизона, распевает что-то заунывное и трясет у меня над лицом бизоньим хвостом. Голова болела страшно. Я чувствовал на ней некое подобие шапки из глины. Я попробовал было пощупать ее, но шаман издал громкое бизонье фырканье и выплюнул мне прямо в лицо жеваные лепестки цветов.
Я провел уже достаточно времени среди шайенов и умел держать себя в руках. Кроме того, боль словно замерла и стала постепенно стихать. Я сел, а Волк-Левша (так звали знахаря) затанцевал вокруг моего ложа, ни на секунду не прекращая свое занудное пение, перемежаемое фырканьем, всхрапами и мычанием. В то же самое время он умудрялся жевать сухие цветы и оплевывать меня ими со всех сторон.
Затем он схватил небольшую палку и легонько ударил ею меня по голове, отчего глиняная шапка распалась на две части и упала на шкуры, устилающие пол палатки. Голове сразу стало холодно, словно скальп на ней и в самом деле отсутствовал, но тут шаман снова плюнул на меня каким-то травяным снадобьем, и все прошло. Исчезла и боль.
Волк замедлил свой танец и снова начал дразнить меня бизоньим хвостом. Я сделал несколько слабых попыток поймать его, но шаман всякий раз ловко отдергивал свою волосатую игрушку. Силы постепенно возвращались ко мне, и, когда ноги немного окрепли, я встал и пошел за ним, все еще стараясь сцапать хвост, которым он по-прежнему тряс передо мной, мыча и качая рогами. Лицо знахаря покрывала черная краска, а глаза и ноздри были обведены красным.
Волк, пятясь, вышел из палатки, я же последовал за ним и, оказавшись снаружи, увидел, что все племя, включая воинов, женщин, детей и собак, выстроилось ровными рядами вдоль берега реки. Все они старались вылечить меня своим присутствием. Шайен никогда не страдает один. Я был тронут до глубины души их участием и, словно обретя в нем новые силы, выпрямил спину и пошел вперед, почти не качаясь.
Когда мы достигли берега, Волк сказал:
— Войди в реку и напрягись изо всех сил.
Я так и сделал. Из раны на голове потекла черная кровь, которую тут же подхватило и унесло быстрое течение Пыльной реки. Затем, когда пошла здоровая, красная кровь, Волк вытолкал меня на берег и остановил ее сушеными цветами.
— Теперь со мной все в порядке, — сказал я, и это было святой правдой. Неприятное приключение закончилось. Чуть позже, взглянув в выменянное когда-то у торговцев зеркальце, я увидел над правым ухом красный воспаленный рубец, но вскоре и он прошел.
Последствия моего вынужденного подвига не замедлили сказаться. Сначала по лагерю прошел «глашатай», рассказавший всем в довольно занудной песенной форме о том, каким героем я оказался, и пригласивший на празднество, устроенное Старой Шкурой в мою честь. В порыве радости вождь раздал большинство своих лошадей беднякам, у которых их вообще не было, а после трапезы сделал подарки всем пришедшим — одеяла, побрякушки и так далее, — так что под конец едва не разорился окончательно. Кроме того, он произнес речь, которую я из скромности опускаю, приведу лишь ее наиболее важные моменты.
После хвалебной оды, звучавшей весьма поэтично на языке шайенов, но кажущейся полной бессмыслицей, если ее перевести на английский, вождь сказал:
— Этот мальчик доказал, что он — Человек. Сегодня в палатках кроу плач. Земля сотрясается под его шагами. Кроу кричат, как женщины, завидев его! Он — Человек! Поступь его подобна поступи великого Маленького Человека, явившегося ему во сне и давшего ему силу убить кроу!
Здесь, конечно, не обошлось без некоторого преувеличения, но, как я уже говорил, мне действительно вспомнился Маленький Человек, и это придало мне уверенности в себе. Благодаря этому и скользнула рука кроу по моему лицу, открыв его глазам, что я белый. Еще до торжества я рассказал обо всем Старой Шкуре, надеясь доставить ему удовольствие, а он не преминул вставить мою исповедь в свою напыщенную речь.
Затем несколько минут он нес просто полную чушь, которая, впрочем, мне была почему-то приятна, а воины, сидевшие кружком вокруг огня, важно кивали при каждом слове, женщины же и девочки (те немногие, кому удалось пробраться в переполненный мужчинами типи) слушали открыв рот. В том возрасте я уже начал проявлять к девочкам некоторый интерес.