— Ну и шишка, — сказала она. — Бедный, бедный Джек!
О чем говорить, вы небось и сами знаете, как это бывает… Лежа на ее упругой молодой груди и вдыхая запах ее тела, я чувствовал, что сердце мое бьется все чаще и громче.
Вот ведь негодный мальчишка, скажете вы. Думайте, что хотите, но ведь миссис Пендрейк была лишь лет на десять старше меня. Я с трудом думал о ней как о матери, но все чаще и чаще как о молодой прелестной женщине… поймите меня правильно. Мозг мой окутал розовый туман, и черт знает, что бы я выкинул, не явись в этот момент в дом маленькая делегация в составе мальчишки, которого я извалял в пыли, его отца и городского полицейского, собиравшегося, по всей видимости, повесить меня за ношение холодного оружия.
Если до сих пор миссис Пендрейк как мать и оставляла порой желать лучшего, то в этой ситуации она повела себя просто безупречно. Едва дело доходило до, так сказать, дипломатии, ей могла бы позавидовать сама английская королева.
Начнем с того, что она не сдвинулась с места, оставив незваных гостей торчать в прихожей. Нет, она не крикнула им: «Стойте где стоите!», или: «Сегодня приема нет!» — а просто посмотрела на них. Похожий на буйвола полицейский занял весь дверной проем, и, когда отец того мальчишки хотел что-то сказать, они менялись местами, суетясь и толкаясь. Самого мальчишки мы так и не увидели.
— Миссис, — начал полицейский, — коль мы, вот с ними, пришли вот к вам, так эта не из-за таво, шоб даставить вам неудобства, и, коль вы заниты чичас, мы могем притить и поздже.
Он немного подождал, но миссис Пендрейк никак не прокомментировала его выступление. Тогда слуга порядка продолжил:
— Ну вот и ладно. Я тут парня привел, он, Лукас Инглиш, сын Горация Инглиша, шо хозяин фуражной лавки…
— Так это мистер Инглиш прячется за вами, мистер Тревис? — спросила миссис Пендрейк, и два визитера исполнили свой неуклюжий танец, меняясь местами.
— Да, мэм, это я, — ответил Инглиш, — и поверьте, в моем посещении нет ничего личного… Все эти годы его преподобие удовлетворяет свои потребности в корме именно в моей лавке…
Миссис Пендрейк холодно улыбнулась в ответ и сказала:
— Надеюсь, вы имеете в виду, что его преподобие удовлетворяет у вас не свои потребности в корме, а потребности своих лошадей. Не хотите же вы сказать, что преподобный Пендрейк ест овес?
Инглиш деланно рассмеялся и исчез из виду, а его место снова занял полисмен.
— Тут, миссис, вот в чем дело. Эти два шалопая, пахожа, падрались. Адин дастал нож и, па утверждению другова, пригразил снять с няво скальп, на манер краснакожих, — Тревис ухмыльнулся. — А эта, сами панимаете, не па закону.
— «Скажи мне, кто непогрешим?» — как писал один поэт 5, ответствовала миссис Пендрейк. — Я уверена, мистер Тревис, что сын Инглиша и не собирался использовать свой нож против моего дорогого Джека, а просто по-мальчишески хотел напугать его. И если Джек простит глупого забияку, я не стану предъявлять никакого обвинения. — Она посмотрела на меня и спросила: — Так ведь, дорогой?
— Ну конечно! — ответил я, чувствуя к ней полное обожание за столь ласковое обращение.
— Вот и все, мистер Тревис, — подвела черту миссис Пендрейк, — насколько я понимаю, обсуждать больше нечего. Люси вас проводит.
После этого великолепного спектакля я понял, что кое-чем обязан миссис Пендрейк. О, уверяю вас, даже тогда я догадывался, что все делалось вовсе не для меня: она просто не могла позволить какому-то мужлану подвергнуть себя допросу. Мой нож не был для нее тайной, но я теперь принадлежал ей, являлся частью ее мира, и на меня распространялась ее собственная неприкосновенность. По крайней мере, она так считала. Я никогда не встречал другой женщины, белой или краснокожей, бывшей о себе столь высокого мнения, и это давало ей неоспоримую власть над людьми, которой она пользовалась, как хотела. Если бы она употребляла ее лишь должным образом, это было бы слишком по-мужски, а миссис Пендрейк была женщиной до мозга костей.
Я уже говорил, что не воспринимал ее как мать, но сейчас мне хотелось проявить благодарность, даже если для этого и пришлось бы покривить душой. Ласковое обращение «дорогой» могло прозвучать лишь как часть ее роли в описанном выше представлении для идиотов, но оно меня искренне тронуло.
— Матушка, — спросил я (впервые назвав ее так), — а что это за поэт написал такую мудрую фразу?
Слова из книжек были для нее всем, и я знал, что играю наверняка. Она счастливо улыбнулась, молча подошла к шкафу и сняла с полки изрядно потрепанный томик.
— Его зовут мистер Александр Поуп. У него много замечательных строк… Вот, например, только вдумайся:
Туда толпой стремятся все глупцы,
Куда ступить боятся мудрецы…
Она прочла мне довольно много из того, что насочинял этот парень, и слова отдавались в моей голове, как стук лошадиных копыт, поскольку большинства слов я попросту не понимал. Но мне все же показалось, что он человек умный и умеет верно выразить ту или иную мысль. Есть все же единственно верные слова, когда по-другому уж и не скажешь…
Но, на мой взгляд, для поэта он был как-то недостаточно романтичен. Нет, конечно, глядя на мальчишку, испытавшего то, что испытал я, нетрудно решить, что он не просто завзятый реалист, но и прожженный циник. Может, так оно и есть, но никому и в голову не придет подходить с теми же мерками к женщине, особенно к очаровательной белой женщине, которая к тому же совершенно беспомощна в практических вопросах.