Пока Софи рассказывала, ее проворные пальцы подрубали подол платья, а изо рта торчали булавки, поэтому Элис не всегда могла разобрать, что именно она говорит. За развитием событий во сне Софи уследить было трудно, и Элис, как если бы этот сон снился ей самой, почти тотчас забывала услышанное. Она достала и поставила перед собой пару атласных туфель и вышла в крошечный эркер.
— А потом я испугалась, — продолжала Софи. — Я забила этот большой скучный конверт неудачным временем до отказа, однако понятия не имела, как извлечь из него нужное, когда оно понадобится, и при этом не выпустить на волю все остальные часы, унылые и неприятные. Похоже было на то, что напрасно я за эту затею взялась. Хотя...
Элис посмотрела вниз на подъездную аллею с тонкой полоской травы посередине: там всюду сквозь листву трепетала игра светотени. Она перевела взгляд в конец аллеи, где изогнутые приворотные столбы были увенчаны шарами в оспинах, похожими на серые каменные апельсины. Пока она смотрела, Путник нерешительно ступил в ворота.
Сердце у нее замерло. Весь день Дейли Элис испытывала такое умиротворенное спокойствие, что решила: сегодня он не придет; внутреннее чувство Как-то подсказывало ей, что сегодня он не появится и потому сердцу вовсе незачем дрожать и колотиться от ожидания. Но теперь оно было захвачено врасплох.
— Потом все смешалось. Мне почудилось, что нет такого времени, которое не было бы схлопнуто и прибережено; что я над ним больше не хозяйка; что оно течет само по себе и что у меня осталось только жуткое время — время бродить по залам, время просыпаться средь ночи, время бездельничать...
Сердце Дейли Элис учащенно билось, ответить ей было нечего. А там, внизу, Смоки приближался медленно, словно в благоговении — перед чем, Элис было неизвестно; поняв, что он ее увидел, она развязала поясок коричневого халата и стряхнула его с плеч. Распахнувшийся халат соскользнул к запястьям, и Дейли Элис ощутила, что ее кожи попеременно касаются руки то прохладные, то жаркие: тени, набегавшие от листвы, чередовались с солнцем.
Жаркая волна поднималась от пяток Смоки к голеням, словно долгое путешествие пешком раскалило его ноги докрасна. Голова гудела от полуденного зноя, а правое бедро прошивала насквозь, как иглой, острая боль. Однако он попал в Эджвуд — сомнений быть не могло. Приближаясь к громадному дому с множеством выступов и углов, Смоки и не собирался задавать какие-либо вопросы сидевшей на веранде старой женщине: он и без того знал, что достиг цели. А едва он подошел к дому, перед ним предстала Дейли Элис. Смоки остановился как вкопанный, вперив в нее взгляд; дорожная сумка, вся в пятнах пота, свисала у него с руки. Он не смел подать ей ответный знак (из-за пожилой женщины на веранде), но и не в силах был отвести глаз от Дейли Элис.
— Прелесть, не правда ли? — произнесла наконец женщина.
Лицо Смоки вспыхнуло. Женщина сидела, держась очень прямо, в кресле павлиньей расцветки и улыбалась ему; перед ней был маленький столик, на стеклянной поверхности которого она раскладывала пасьянс.
— Просто прелесть, не так ли? — повторила женщина немного громче.
— Да!
— Да... а сколько изящества! Я рада, что, ступив на аллею, вы увидели это в первую очередь. Оконные переплеты, правда, новые, но эркер и вся каменная кладка подлинные. Не подниметесь ли на веранду? Так трудно разговаривать.
Смоки бросил быстрый взгляд на эркер, но Элис уже исчезла, и перед ним была только причудливая кровля, залитая солнцем. Он поднялся на веранду с колоннками.
— Меня зовут Смоки Барнабл.
— Так. А я — Нора Клауд. Садитесь, пожалуйста.
Умелыми движениями она сгребла разложенные карты и убрала их в бархатную сумочку, которую спрятала в коробочку для рукоделия.
— Значит, это вы, — начал Смоки, опустившись в поскрипывающее плетеное кресло, — поставили мне условия относительно сватовства: что я должен прийти пешком и все такое?
— О нет, — ответила женщина. — Я всего лишь о них узнала.
— Нечто вроде испытания?
— Возможно. Не знаю.
Подобное предположение Нору Клауд, казалось, удивило. Из нагрудного кармана, к которому был аккуратно приколот никчемный носовой платок, она извлекла коричневую сигарету и закурила, чиркнув по подошве кухонной спичкой. На Норе было легкое платье из набивного ситца, вполне годившееся для немолодых дам; Смоки, однако, подумал, что ему никогда раньше не доводилось видеть на ткани столь яркого бирюзового цвета и невероятно причудливого переплетения листьев, крохотных цветов и вьющихся стеблей: оно словно было выкроено из окружавшего его дня.