— При чем тут мыло? — не понимает Пиннеберг. Яхман хохочет.
— Вот если ребеночек, когда мамаша купается, высунется и цапнет из ванны кусок мыла, тогда уж, значит, скоро. Такси! Эй, такси! — вдруг орет он. — Мне уже полчаса, как надо на Александерплатц быть, зададут же мне теперь перцу эти голубчики. — И уже из машины кричит: — Стало быть, помните, второй двор, направо, Леман. Ничего не говорите. И ни пуха ни пера. Поцелуйте ручку жене. Желаю удачи!..
Второй двор направо. Все занято Манделем. Ну и огромное же дело у этого Манделя, те магазины, где до сих пор работал Пиннеберг, в десять, да какое там, пожалуй, в сто раз меньше. И он дает себе слово трудиться в поте лица, показать, на что он способен, все сносить, не ерепениться, да, моя Овечка, да, мой Малыш!
Второй двор направо в первом этаже: «Заведующий отделом личного состава фирмы Манделя». И тут же огромное объявление: «С предложением услуг просят не обращаться». И еще одно объявление: «Входить без стука». Пиннеберг так и делает: входит без стука.
Загородка. За ней пять пишущих машинок. За пятью пишущими машинками пять машинисток, одни помоложе, другие постарше. Все пять вскидывают глаза от машинок, и все пять тут же снова утыкаются носом в машинку и стукают дальше: ни одна не видела, что кто-то вошел. Пиннеберг стоит и ждет. Спустя некоторое время он обращается к одной из них — к той, что в зеленой блузке, к той, что сидит к нему всех ближе:
— Будьте любезны, фройляйн…
— Будьте любезны! — говорит зеленая блузка и смотрит на него с таким возмущением, словно он предложил ей тут же, немедля с ним…
— Я хотел бы видеть господина Лемана.
— Объявление на дверях!
— Простите, что вы сказали?
— Объявление на дверях!
— Я не понимаю вас, фройляйн. Зеленая блузка возмущена.
— Прочитайте объявление на дверях: «С предложением услуг просят не обращаться».
— Прочитал. Но я вызван к господину Леману. Господин Леман ждет меня.
Машинистка — Пиннеберг находит, что она довольно мила и как будто с недурными манерами, интересно только, как она разговаривает со своим шефом, неужели так же, как с сослуживцами? — машинистка сердито смотрит на него.
— Заявление! — говорит она. И затем с раздражением поясняет: — Заполняйте заявление!
Пиннеберг следует за ее взглядом. В углу на конторке лежит блокнот, на цепочке висит карандаш.
«Господин (госпожа) _______________
хотел бы видеть господина (госпожу) _______________
Цель посещения (указать точно) _______________
Пиннеберг пишет сначала: «Пиннеберг», затем «Лемана», над целью посещения, которую надо указать точно, он призадумывается. Он колеблется между «известна» и «поступление на работу». Но ни то, ни другое, вероятно, не удовлетворит строгую машинистку, и он пишет: «Яхман».
— Пожалуйста.
— Положите сюда.
Заявление лежит на барьере, машинки стрекочут, Пиннеберг ждет.
Немного спустя он кротко напоминает:
— Фройляйн, я думаю, что господин Леман меня ждет. Ответа нет.
— Фройляйн, будьте любезны!
Машинистка что-то бормочет, что-то нечленораздельное, вроде «пш-пш-пш», Пиннебергу приходит в голову, что так шипят змеи.
«Да, если здесь все сослуживцы такие…» — грустно думает Пиннеберг. Он все еще ждет.
Некоторое время спустя приходит рассыльный в серой форме.
— Заявление! — говорит машинистка.
Рассыльный берет заявление, читает, смотрит на Пиннеберга и исчезает.
На этот раз Пиннебергу не приходится долго ждать. Снова появляется рассыльный.
— Господин Леман просит, — говорит он очень вежливо и проводит его через проход в барьере в следующую комнату.
Это еще не кабинет Лемана. Но это преддверие к лемановскому кабинету.
Здесь сидит стареющая дама с желтой физиономией. «Верно, личный секретарь Лемана», — со страхом думает Пиннеберг.
— Присядьте, пожалуйста. Господин Леман еще занят, — говорит дама страдающим, томным голосом.
Пиннеберг садится. В комнате много шкафов с делами, жалюзи подняты доверху, скоросшиватели лежат стопками — синие, желтые, зеленые, красные. У каждого скоросшивателя имеется хвостик, и Пиннеберг читает на хвостиках фамилии: «Фихте», читает он, потом «Фильхнер», потом: «Фишер».
«Это фамилии служащих, — думает он, — личные дела», — думает он. Есть совсем тоненькие, есть личные судьбы средней толщины, совсем толстых личных судеб нет.
Старая дева с желтой физиономией ходит то туда, то сюда. Она берет машинописную копию, вздыхает, со страдающим видом рассматривает ее, затем пробивает. Она берет папку, подшивает копию к делу. Что это: приказ об увольнении или о прибавке жалованья? А может быть, это письмо, в котором фройляйн Бир предлагается быть любезнее с покупателями?