— Сводил бы, что ли, на экскурсию.
— Может, это ты нарывался, а не Гвидо?
— Понял.
Я сменил тему:
— Мы тут вашего согласия не спросили, все уже устроили. Как ты относишься к идее научиться ездить на лошади?
— Где ты нашел на Этне лошадей?!
В четвертый раз про Ористано рассказываю — уже наизусть выучил.
Алекса от угрызений я избавил, но приобрел их сам: догадаться, что Гвидо захочет проверить действенность моих советов на практике, было, прямо скажем, несложно. Я мог бы его остановить, если бы подумал. «А ты не слишком много на себя берешь, самозванный старший братец?» — сказал ехидный внутренний голос: «Или ты тоже думаешь, что он декоративный щеночек и не имеет права себя уважать?» Хм, будем надеяться, что повторения ему не потребуется.
На Ористано мы полетим послезавтра. Надо же дать время родителям Алекса и Гвидо полюбоваться на ненаглядных сыночков.
Глава 75
У меня образовался целый свободный день, и я намеревался потратить его на изучение географии родного города. До сих пор я был уверен, что в нем нет ничего, кроме грязных окраин, фешенебельных центров, охраняемых каждый своей корпорацией, и рабочих районов — порядок там тоже поддерживается корпорациями, которым принадлежат те или иные заводы, но это такой «порядок»… Лет пятьдесят назад какой-то большой босс клана Вальгуарнеро попытался навести в своем рабочем районе такой же порядок, как и в центре, но столкнулся с сильнейшим противодействием тех самых людей, о безопасности которых намеревался позаботиться. Дело дошло до стрельбы, и идея была похоронена.
Но Лео живет в рабочем районе, который не соответствует моим воспоминаниям о таких местах. Это, кстати, тот рабочий район, который перешел к Кальтаниссетта вместе с нью-палермским заводом электроники — вряд ли там многое изменилось за год. И как же Джела удалось создать безопасный рабочий район? Может быть, Лео (геральдическое у него имя, между прочим) что-нибудь знает?
Я валялся на травке с картой Палермо и справочной базой по городу, когда проф выглянул из окна своего кабинета и позвал меня:
— Энрик!
— Иду, — отозвался я.
Вроде бы я ничего плохого не сделал, а голос у него…
Проф был в ярости, но сердился явно не на меня, потому что в кабинете он не один.
— Лейтенант Верчелли, знакомьтесь, это мой приемный сын Энрик.
Странно, раньше он говорил просто «сын».
— Энрик, нам срочно нужна твоя консультация, — сказал проф. — Скажи, как может выжить в Палермо человек без денег, без документов, без знакомств?
— Очень просто, — ответил я, — во-первых, кошельки некоторых палермцев так и просятся в чужие руки, во-вторых, если нет гордости, можно просить милостыню.
— Воровать он не умеет, а здоровому мужчине никто не подаст, — заметил Верчелли.
— Ха, ну, во-первых, умение воровать не врожденно. А во-вторых, вы когда-нибудь подавали милостыню безногому или, скажем, безрукому калеке, которому отгрызли конечность злые Джела? А в зоне Джела ее же отгрызли злые Кальтаниссетта.
— Ну случалось.
— Так вот, все это были вполне здоровые люди. Настоящего калеку на дне просто убьют, чтобы не занимал хорошее место.
— Понятно, тогда я спрошу так: как можно поймать человека, о котором шла речь?
— Вы целой стаей охотитесь на несчастного, затравленного одиночку — и еще хотите, чтобы я вам помог?!
— Ах ты наглый…
— Лейтенант Верчелли! — повысил голос проф.
Лейтенант замолчал.
— Покажите ему голографии, — добавил проф спокойно.
На выкинутой на стол пачке голографий были изображены детские тела со следами чьих-то пальцев на горле. Я сглотнул.
— Простите, я думал, вы этим не занимаетесь.
— Ладно, — смягчился Верчелли. — Ну так как?
— Вы уверены, что он где-то на окраине?
— Да, он маньяк, далеко не уходит, а последние два тела найдены там. Муниципальная охрана упускала его трижды.
— Тем не менее они могли сказать вам то же, что и я. На закате закрываются окраинные рынки. Чистоту там никто не блюдет, поэтому там остаются десятки ящиков со слегка помятыми фруктами. Летом за них даже не дерутся, и так на всех хватает.
— Спасибо, — сказал лейтенант и собрался уходить.
— Стойте, без меня вы его опять упустите!
— Это еще почему?
Только теперь я заметил, что лейтенант не спал суток трое. Но все же у него недостаточно потрепанный вид, чтобы его не отождествили как легавого.
— От вас за милю несет Службой Безопасности. От ваших подчиненных, надо думать, тоже.
Лейтенант остановился.
— И что же делать? — немного криво ухмыльнулся он.
— Жаль, что вы утром не забыли побриться, — ответил я, — ну да ладно, как-нибудь замаскируем. На каждый из рынков надо прийти не более чем втроем, лучше вдвоем, и делать вид, что незнакомы, разумеется. Без оружия, небритыми, грязными и вонючими настолько, насколько это возможно.
Ничего мудреного, и наверняка муниципальная охрана все это знает — а СБ в таких местах не работает и опыта не имеет. Но муниципалы упускали его трижды! Хм, на этих рынках их все знают в лицо.
— А меня используем в качестве приманки, — добавил я.
— Ты никуда не пойдешь! — твердо заявил проф.
— Меня трудно убить, — мягко заметил я.
Проф со мной взглядами не меряется, знает, что это бесполезно и неприятно для самолюбия. Я решил помолчать, чтобы дать ему возможность изменить свое решение.
— Хорошо, — проф из себя клещами это слово вытащил, — но страховать тебя я буду сам.
Я был чудовищно доволен: что ни говори, умирать мне не хочется, а лучше профа меня никто не защитит, это точно.
Голографии маньяка не было, только компьютерная реконструкция. Результат хромосомного анализа. Шрамы, бороду, длинные лохмы он не показывает.
С нашей помощью лейтенант Верчелли выбрал самый перспективный рынок — на него мы и пойдем втроем. На другие лейтенант послал своих подчиненных. Он, конечно, приказал им одеться погрязнее, но я не верю, что его люди сумеют правильно замаскироваться.
Выбранную для этого похода одежду я превратил в лохмотья так же, как делал это тогда, когда ходил на поиски кота и нашел Геракла. От идеи постирать наши шмотки с гвоздями я отказался: это уже будет перебор, да и стиральную машину жалко, поэтому я тривиально воспользовался своим десантным ножом. Так что к назначенному часу мы представляли собой довольно живописное зрелище. Воспроизвести запах нам, правда, не удалось, но каждого бродягу окружает такое амбре, что чужих он не ощущает.
Рафаэль, лучший водитель в Лабораторном парке, пустил нас в один из своих драгоценных элемобилей, кривясь от отвращения и постелив на сиденье какую-то тряпку. Значит, наш маскарад удался. Разве что проф все равно выглядит элегантно, а грязь у него на лице больше похожа на маскировочный грим.
— Когда я тебя нашел, — заметил проф, — ты выглядел гораздо лучше.
— Если бы я выглядел как все, вы бы не обратили на меня внимания.
— Хм.
Вспоминать о моих сторожевых псах в присутствии лейтенанта мы не стали.
За полчаса до закрытия рынка мы уже заняли исходные рубежи.
У меня в кармане лежал десантный нож, и я был полон решимости зарезать любого, кто попытается на меня напасть. Утратил я старые навыки: беспризорные дети умеют быть почти незаметными, на них, как правило, просто не обращают внимания и потому не привязываются.
Плохо я всех замаскировал, чем-то мы неуловимо выделяемся, хоть ты тресни. Меня просто сторонились, профа и Верчелли — тоже. Я понаблюдал за окружающими и понял, в чем дело: только мы трое не несем на себе печати страха и неуверенности. Может быть, это и хорошо: ко мне не пристанет никто, кроме нашего маньяка, а нам нужен только он.
Наконец рынок покинули последние продавцы и покупатели. Я вынул из кармана старый полиэтиленовый мешок и отправился копаться в отбросах — впрочем, это только так говорится «отбросы», на деле очень даже съедобные яблоки, апельсины и бананы. Все остальное еще не совсем подешевело. Как быстро вернулись ко мне старые мысли и чувства! Это хорошо, нельзя убедительно сыграть беспризорника, думая о чем-нибудь, кроме самых насущных потребностей: еда, тепло, одежда. Чистота — уже перебор.