Выбрать главу

— Бабушка, с какой стороны дерево у нашей церкви?

— А рисуй себе с обеих, дружочек, пусть оба для церкви Господней послужат...

Миша рисует с обеих сторон по дереву, как велит бабушка, а Дуня, проходя мимо, задевает рисунок юбкой и стирает его. Миша горько плачет.

— Что наделала, глупая! Теперь не унять! — говорит Карповна.

А бабушка уж тут как тут. Мальчик прячет в её юбках заплаканное личико.

— Обидели тебя? У, эта дура Дунька, обидела! Да не плачь, дорогой, лучше одевайся: сейчас настоящую церковь увидишь. Вот дитя: и читает, и рисует только одно божественное! А тебя, Дунька, я в другой раз хорошенько поучу...

А Миша, слыша окрик бабушки, бросается к ней с воплем:

— Бабушка... миленькая... не надо... не учи Дуню!

— Ах, глупенький! Тебе из-за хамки и голову трудить не след...

— Нет, бабушка, не учи...

Но Миша уже расстроен. Он плачет горько, жалобно, и бабушка не знает, как его унять.

— Дуняша, — говорит она вдруг мягко, — принеси ты Михаилу Ивановичу зайчика: на кухне, сказывали, поварята вчера поймали.

Дуняша стрелой мчится и приносит маленького серенького зверька:

— На, ягодка наливная, забавляйся!

Обида забыта.

— Бабушка, смотри, как он поводит ушками! А какой хвостик!

— Куцый хвостик. Одевайся, голубчик.

И Мишу одевают. Слёзы высыхают на его глазах моментально от одной мысли, что он услышит свой любимый колокольный звон, услышит стройное пение, увидит блеск позолоты на иконостасе, увидит толпу.

И вот первый удар колокола долго гудит бархатным звуком...

Мише нравится мигание свечек в высоких подсвечниках, и знакомый голос священника, и вздохи, и коленопреклонение, и запах ладана, смешанный с запахом воска, и вкус мягкой просвирки, что выносят бабушке на оловянном блюде после обедни, и его праздничный костюмчик, в котором он ходит только в церковь.

Миша молится, читает заученные молитвы и считает Боженьку добрым, таким, как всё, что его окружает.

Но он уже устал от толпы; в душе — другое: хочется посидеть тихо, послушать и помечтать.

Дома ему бросаются в глаза два таза для варенья и бабушкина палочка — посошок, и пока бабушка разоблачается из праздничного «граденаблевого» платья в халат, он бьёт посошком по тазам.

«Бим-бом-бом!» — гулко звучит большой медный таз.

«Динь-ди-динь-ди-динь!» — подхватывает тонкий голос маленького.

— Бабушка, колокола! — радостно говорит Миша.

— Колокола, милый! — умиляется бабушка.

— Тазик-то, касатик, отдай; для варенья приготовили, — просит Карповна.

— Не хочу... бяшка... не тронь... — тянет Миша, готовый расплакаться, полный восторженного желания подражать как можно лучше колокольному звону.

— Не тронь, глупая! — говорит и бабушка.

— Да как же, сударыня, ягод начищено видимо-невидимо, а варить не в чем.

— Наиграется — сваришь, а испортится — выбросишь.

И Мише позволено бить в тазы сколько душе угодно, и бьёт он усердно, всё лучше и лучше подражая колокольному звону.

Ему так нравится звонить; не надо шевелиться; сидишь на одном месте, закроешь глаза и слушаешь.

И потом, едва мальчик зальётся плачем, ему несут медные тазы:

— Звони, батюшка, на здоровье, звонарик Христов!

Миша звонит и успокаивается от звона. А бабушка

не может вдоволь наслушаться. Бывало, тазы заняты вареньем на плите; расплачется мальчик, нечем его унять, кричит бабушка:

— Ряженых сюда, да скорее!

И живо сгоняют наверх дворню; кого из мальчишек вымажут сажей «арапом», кого разлохматят, кого оденут в рогожу, на кого натянут балахон — рукавами в ноги, а над головой завяжут его верёвкой; скачет такой «курыш», не видя под балахоном света, налетает на «арапа», на «медведя» — мальчишку в тулупе вверх шерстью, на соломенное чучело, а няня Карповна подыгрывает губами на гребёнке, закрытой бумагой.

III

Вдруг всему этому беспечальному житью настал конец. Зимой бабушка занемогла и уже не покидала кровати. Миша послушно влезал на эту гору пуховиков, сидел около любимой старушки, уплетал за обе щёки гостинец, читал божественное, слушал сказки или колотил в медные тазы. И хоть порой у бабушки болела голова, она терпеливо слушала долгие удары, гул медных голосов и хвалила звуки.

Но вот в одно утро приехал в Новоспасское доктор и привёз больной какой-то пластырь. Миша приоткрыл дверь, потянул носом воздух и убежал.