— Но за что же его заключили в темницу? Что мог совершить дурного этот прекрасный человек?! — всплеснул руками Алкиной.
— Враги обвинили его в богохульстве!
— Этого еще не хватало! Фидия, творца замечательных статуй бессмертных богов, обвинить в богохульстве! — возмутился Алкиной.
Ксанфий только развел руками. Он не мог говорить от волнения. Алкиною едва удалось уговорить старика выпить немного виноградного вина, чтобы согреться и прийти в себя.
Немного успокоившись, Ксанфий продолжал:
— Статуя богини Афины для Парфенона была ведь недавно только окончательно отделана Фидием… Ты это знаешь, Алкиной! — сказал он. — Так вот, враги его и Перикла теперь обвиняют Фидия в том, что ваятель из богохульства изобразил на щите богини в виде старика с камнем в руках самого себя, а в лице Тесея, сражающегося с амазонкой, будто бы отразил черты Перикла!
— Ну так что же из того! — с недоумением посмотрел на него Алкиной. — Художники иногда совершенно без всякого умысла изображают в своих работах и в лицах героев собственные черты…
— Не то! Не то ты говоришь! — с досадой прервал его Ксанфий. — Как же ты не понимаешь… Враги и завистники Фидия говорят на суде, что ваятель умышленно хотел оскорбить богиню изображением на ее щите собственного лица и лица Перикла, считая себя и своего друга гениями, достойными преклонения наравне с бессмертными богами! Такое обвинение в глазах демоса, разумеется, является святотатством и преступлением… и враги именно на это и рассчитывают! Поэтому знаменитый и не повинный ни в чем ваятель заключен в темницу!
Старик Ксанфий, говоря это, горестно закрыл лицо руками. Архил, слышавший весь разговор отца с Ксанфием, подошел ближе к столу, за которым они сидели.
— Алкамен послал меня к тебе, Алкиной, — продолжал после долгого молчания Ксанфий, — он просил тебя навещать в темнице нашего несчастного друга, пока он сам будет находиться в Олимпии, куда он отправляется завтра. В мастерской учителя он оставляет меня и своего приятеля ваятеля Агоракрита, которому поручил Фидий закончить в Афинах их совместную работу. — Ксанфий вздохнул. — Фидий просил своего ученика обучать терпеливо и усердно искусству ваяния твоего сына Архила и еще одного мальчика, которого он взял к себе в мастерскую. Я пришел сказать тебе, художник, об этом, передавая волю нашего общего друга.
— Скажи великому ваятелю Фидию, Ксанфий, — подошел ближе к старику Архил, — что я во всем последую его воле и, может быть, когда-нибудь сумею оправдать надежды великого ваятеля. Я постараюсь прилежно и усердно работать вместе с его учениками.
ДНИ ДИОНИСИЙ
Радовался ли Архил после встречи с ваятелем Фидием предстоящей перемене в его жизни? И да, и нет… Сам Фидий с его мастерством, с его мягким и сердечным отношением к людям произвел на Архила неизгладимое впечатление чего-то высокого, необычайно ценного и располагающего к себе. Он был строг и требователен к своим ученикам, но это не пугало мальчика нисколько. Архил понимал, что только искреннее желание развить способности ученика, сделать из него хорошего мастера заставляли великого ваятеля быть требовательным и строгим… Но Фидия больше уже не было в его мастерской. Фидий своими врагами был взят под стражу. Оставались в мастерской великого творца Афины Парфенос и Зевса Олимпийского его ученики. И эти ученики брали, по просьбе их учителя, его, Архила, под свое наблюдение. А сумеет ли он, юный афинский гончар, угодить этим двум ваятелям? Помогут ли они ему добиться того, к чему стремится он всем сердцем? Как мог он быть в этом уверен! И в то же время Архилу хотелось учиться у них их мастерству, создавать из мрамора и слоновой кости изображения богов и героев.
— Скажи мне, отец, — однажды спросил он Алкиной, — что же лучше: умение хорошо разрисовывать вазы и амфоры, как делаешь это ты, или мастерство ваятеля?
— Почему ты задал мне такой вопрос, мальчик? — удивился Алкиной.
— Я с детства любил лепить из глины фигурки людей и животных, — признался Архил, — наверное, поэтому мне сразу пришлась по душе работа в гончарной мастерской, но теперь, когда я думаю о том, что ученики Фидия берут меня охотно к себе в мастерскую, чтобы научить меня мастерству ваятеля, мне становится страшно и в то же время сердце мое замирает от радости. Мне кажется, что нет на свете ничего лучше, чем стать ваятелем!..