Гектор догонял его. Но Алкиной уже не мог думать больше об исходе состязания. Сознание его заволакивалось точно пеленой, и лишь инстинкт самосохранения подсказывал еще, что нельзя выпустить из слабеющих пальцев передок колесницы и вожжи, иначе он тотчас же упадет под копыта коней, а это была бы верная смерть!.. По лицу его текло что-то горячее… липкое…
«Кровь, — подумал как-то равнодушно Алкиной, — но это пустяки! Главное — не упасть!»
Последнее, что ощутил он, был снова толчок, но уже менее сильный, чем первый, о столб… Затем наступил покой. Кони его остановились.
Алкиной потерял сознание.
Когда колесница, запряженная белыми конями, столкнулась со столбом у поворота дороги, крик ужаса вырвался из груди зрителей на трибунах. Дракил и Архил бросились на беговую дорожку к месту происшествия.
— Назад, безумцы! — кричали им со всех сторон. — Позади идут колесницы! Они раздавят вас!
Чьи-то руки поспешно отбросили в сторону от дороги их обоих. Они упали в канаву. По дороге пронеслись на полном ходу колесницы Эола и Гектора. Затем все затихло. Беговая дорожка была пуста. Они поднялись и по краю ее пошли к финишу.
— Белые кони первыми пришли к финишу! — донесся до них чей-то громкий голос.
Это была правда: кони Алкивиада стояли у финиша.
— Бежим! — крикнул Дракил Архилу.
— Куда бежать?.. — отозвался мальчик. — Все уже кончено… Отец…
Он не договорил, закрыв лицо руками.
— Перестань плакать! — резко сказал Дракил. — Кто сказал тебе, что все кончено? Алкиной жив! Он только ранен. Он ждет, зовет нас с тобой! Бежим к нему!
Они подбежали к тому месту, где остановились кони Алкиноя. Люди осторожно снимали на носилки с колесницы бесчувственного Алкиноя. Левая, сломанная рука висела у него как плеть. На голове сильно кровоточила глубокая рана, заливавшая кровью лицо…
Формион наклонился к другу.
— Очнись, Алкиной! — громко говорил он. — Пусть радость победы даст тебе бодрость и силы! Твои белые кони первыми пришли к финишу! Ты слышишь меня, Алкиной?
Но художник по-прежнему оставался без сознания.
— Несите скорее холодной воды и чистый холст, — приказал Формион. — И немедля пошлите за врачевателем-жрецом Хрисом! Прежде всего нужно остановить у раненого олимпионика кровь!
— За Хрисом мы сразу же послали раба, — подошел к Формиону один из судей-элланодиков, — но скажи, Формион, почему называешь ты олимпиоником пострадавшего участника состязания? Ведь он ехал и одержал победу в беге колесниц не на собственных конях, а на «белых голубях» Алкивиада, племянника Перикла?
— Замолчи! — сурово оборвал его Формион. — Нам, судьям, надлежит всегда стоять за справедливость! Да, коней для состязания в беге колесниц дал художнику-афинянину Алкиною племянник Перикла, Алкивиад, но сам я был свидетелем того, как тот же Алкивиад обещал ему подарить своих коней, если он выйдет победителем на играх в Олимпии! Боги свидетели того, что я говорю истину! Так что слава олимпионика по праву принадлежит Алкиною Кадриду, и он вполне достоин этой славы!
— Я верю тебе, Формион! — покачал головой судья. — Но… ты сам должен понимать: пока владелец коней в нашем присутствии не подтвердит того, что он дарит своих коней Алкиною Кадриду, мы не имеем права считать Алкиноя олимпиоником. Слава его победы принадлежит по нашим законам владельцу коней. А я не вижу здесь Алкивиада! — оглянулся кругом озабоченно элланодик.
Формион ничего не мог возразить судье. Он имел право так говорить. И судья также стал оглядываться взволнованно по сторонам, отыскивая в толпе Алкивиада.
Но Алкивиада нигде поблизости не было видно.
Вместо него к раненому Алкиною Кадриду приближались оба ученика великого ваятеля Фидия — Алкамен и Агоракрит. Они вели с собой врачевателя-жреца Хриса.
— Сделай все, что в твоих силах, жрец, чтобы возвратить силы и здоровье раненому художнику! Если ты поставишь его на ноги, мы не пожалеем драхм для тебя! — сказал Агоракрит врачевателю.
Хрис наклонился к носилкам, на которых лежал без сознания Алкиной. При помощи Формиона и Дракила он приподнял больного и тщательно осмотрел его.
— Этот человек будет жить, — наконец произнес уверенно жрец, — но он нуждается в хорошем уходе. Прикажи, ваятель, — обратился Хрис к Алкамену, — чтобы рабы отнесли больного ко мне в мой дом… Я сам буду ухаживать за ним!
Алкамен сделал знак, и рабы тотчас же осторожно подняли носилки Алкиноя и понесли их к храму бога Зевса, неподалеку от которого жил жрец-врачеватель.
Архил шел возле носилок отца, сжимая осторожно его руку. Лицо мальчика казалось потемневшим от горя.
Алкамен, наблюдавший за Архилом, ласково положил руку ему на плечо, чтобы немного ободрить его. Когда носилки больного приблизились к ипподрому, оттуда донеслись громкие крики толпы, приветствовавшей победителя.
Архил испуганно посмотрел на отца. Но крики толпы по-прежнему не доходили до лежавшего без сознания Алкиноя.
Мальчик ясно представил себе, как теперь «победитель в беге колесниц» — Алкивиад гордо выезжает на виду у всех на беговую дорожку, на той самой колеснице, которую отец его, рискуя собственной жизнью, довел до заветной черты… Как Алкивиад с довольной улыбкой отвечает на приветствия толпы… Как ему вручают венок победителя, сплетенный из веток священного дерева…
— Низкий! Бесчестный человек! Во второй раз нарушает он данное обещание! — прошептал в негодовании Архил. — Однажды он готов был поступить так же бесчестно в дни Дионисий. Но тогда я помешал ему причинить горе отцу моему… Увы, на этот раз я не смог сделать этого!
Рука Архила сжалась в кулак. Лицо его дышало гневом. От взгляда Агоракрита, наблюдавшего за юношей, не укрылись его переживания. Он ничего не сказал Архилу, только быстрее зашагал к дому жреца.
Носилки Алкиноя остановились. Рабы опустили их на землю. От толчка раненый художник открыл глаза. Взгляд его с испугом остановился на взволнованных лицах сына и учеников Фидия, склонившихся к нему. Слабая улыбка промелькнула на лице больного.
— Не тревожься за меня, мальчик!.. — прошептал он, обращаясь к Архилу. — Я должен еще жить… для того чтобы поставить тебя на ноги… а то ты погибнешь, оставшись снова сиротой…
Ваятель Агоракрит выпрямился и поднял вверх правую руку, как это делали эллины, давая торжественную клятву. Он не сводил глаз с лица больного художника.
— Клянусь именем бессмертного бога Зевса, — громко произнес он, и я, Агоракрит, и друг мой Алкамен, мы дали обещание нашему великому учителю Фидию, и теперь мы оба даем также обещание тебе, Алкиной, что оба мы сделаем все, что в наших силах, чтобы сын твой Архил, ученик наш, стал бы хорошим ваятелем, как того хотел наш общий друг Фидий… Будь спокоен за судьбу сына твоего, Алкиной! — нагнулся к раненому художнику Агоракрит. — Ты должен жить еще долгие годы, чтобы радоваться вместе с нами его успехам и его славе! А я уверен в том, что Архил добьется тою и другого в жизни, если будет терпеливо и усердно трудиться, как долгие годы трудились мы с Алкаменом в мастерской великого Фидия, помогая ему в работе!
Слеза медленно скатилась по щеке больного художника. Он не мог говорить от слабости, но взгляд его, устремленный на обоих учеников Фидия, без слов говорил им то, чего он не мог выразить словами.
— Отец! — бросился к нему Архил, опустившись на колени перед носилками Алкиноя. — Я никогда в жизни не забуду этот день! Но придет и такой день, когда мое имя, твое имя Кадрида, будет написано на лучшей из моих статуй бессмертного Зевса!