— Я не знаю, кого же мнѣ бояться? — отвѣтилъ тоненькій голосовъ, и мышенокъ, какъ бы смѣясь, показалъ бѣлые зубки.
Хотя Іоганнесъ уже много пережилъ чудеснаго, но все-таки изумился. Среди бѣла дня, да еще и въ школѣ, — это было почти невѣроятно.
— Меня ты не долженъ бояться, — сказалъ онъ тихо, все еще боясь, чтобы мышенокъ не испугался: — а ты не отъ Виндекинда ли?
— Именно такъ; я пришелъ тебѣ сказать, что учитель совершенно правъ, и что ты вполнѣ заслужилъ наказаніе.
— Но Виндекиндъ же сказалъ, что солнце мужескаго рода, потому что оно — нашъ отецъ.
— Да, но объ этомъ никому не слѣдуетъ знать. Какое дѣло до этого людямъ? Никогда объ этомъ не слѣдуетъ говорить съ людьми. Они слишкомъ грубы. Человѣкъ — отвратительное, злое и грубое существо; онъ охотнѣе всего давитъ и ловитъ все, что ему попадается. Это мы, мыши, знаемъ по опыту.
— Но, мышенокъ, зачѣмъ же ты остаешься жить вблизи него? Зачѣмъ не уходишь ты далеко прочь въ лѣса?
— Ахъ, этого мы теперь ужъ не можемъ сдѣлать. Мы слишкомъ привыкли въ городской пищѣ. Къ тому же, при извѣстной осторожности и опасеніи, чтобы не попасть въ мышеловку или подъ тяжелыя ноги людямъ, можно еще жить среди нихъ. Къ счастью, мы достаточно проворны. Но главное горе въ томъ, что человѣкъ заключилъ Союзъ съ кошкой и устранилъ этимъ свою собственную неуклюжесть — это большое несчастье. Зато въ лѣсу много совъ и кобчиковъ, а умирать всѣмъ когда-нибудь да придется все равно. Итакъ, Іоганнесъ, слушайся моего совѣта, скоро придетъ учитель.
— Спроси Виндекинда, что мнѣ дѣлать съ моимъ ключикомъ. Я его повѣсилъ вокругъ шеи на грудь. Но въ субботу мнѣ дадутъ чистое бѣлье, и я страшно боюсь, чтобы кто-нибудь тогда его не увидѣлъ. Скажи мнѣ, мышенокъ, гдѣ бы мнѣ его можно понадежнѣе спрятать.
— Въ землѣ, только въ землѣ, это самое вѣрное. Хочешь, я тебѣ его спрячу?
— Нѣтъ, только не здѣсь, въ школѣ.
— Такъ закопай въ дюнахъ. Я скажу своей полевой мышкѣ, чтобы она за этимъ приглядѣла.
Дверь хлопнула; вошелъ учитель.
Въ то время какъ Іоганнесъ обмакивалъ перо въ чернила, мышка исчезла. Учитель, самъ охотно желавшій уйти домой, простилъ Іоганнесу сорокъ-восемь строкъ.
Два слѣдующихъ дня Іоганнесъ жилъ подъ непрерывнымъ страхомъ. За нимъ строго слѣдили, и всякая возможность улизнуть на дюны была у него отнята. Наступила пятница, а онъ все еще носилъ на себѣ драгоцѣнный ключикъ. На слѣдующій вечеръ ему должны были надѣть чистое бѣлье, и тогда могли бы увидѣть ключикъ и отнять — онъ содрогался при этой мысли. Въ домѣ и даже въ саду онъ не рѣшался его прятать; ни одно мѣстечко не казалось ему достаточно безопаснымъ.
Былъ вечеръ пятницы и наступали сумерки. Іоганнесъ сидѣлъ передъ окномъ въ своей каморкѣ, смотрѣлъ на зеленые кусты и его страшно тянуло къ далекимъ дюнамъ.
— Виндекиндъ! Виндекиндъ! помоги мнѣ, — боязливо шепталъ онъ.
Вдругъ около него послышался легкій взмахъ крыльевъ, потянуло ароматомъ ландышей, и онъ услышалъ хорошо знакомый сладкій голосъ.
Виндекиндъ сидѣлъ около него на карнизѣ окна и покачивалъ ландышами на длинномъ стеблѣ.
— Наконецъ-то ты здѣсь! — воскликнулъ Іоганнесъ.
— Пойдемъ со мной, Іоганнесъ, зарывать твой ключикъ.
— Я не могу, — вздохнулъ Іоганнесъ съ грустью.
Но Виндекиндъ взялъ его за руку, и онъ почувствовалъ, какъ тотчасъ же, легко, какъ бы на крыльяхъ, онъ понесся въ тихомъ вечернемъ воздухѣ.
— Виндекиндъ, — произнесъ Іоганнесъ, когда они полетѣли, — я тебя очень люблю. Я думаю, что за тебя я ногъ бы отдать всѣхъ людей и даже Престо.
Виндекиндъ поцѣловалъ его и спросилъ:
— А Симона?
— О, Симону все равно, люблю ли я его. Я думаю, что онъ считаетъ это за ребячество. Онъ только и любитъ одну торговку рыбой, да и то только тогда, когда голоденъ. Какъ ты думаешь, Виндекиндъ, Симонъ — обыкновенная кошка?
— Нѣтъ, онъ раньше былъ человѣкомъ.
Въ это время толстый майскій жукъ натолкнулся прямо на Іоганнеса.
— Нельзя видѣть ничего передъ собой, — забормоталъ жукъ: — эльфы летаютъ такъ, какъ будто они откупили весь воздухъ! По нашему, это все бездѣльники, летающіе всегда только для своего удовольствія; тому же, кто, какъ мы, исполняетъ свой долгъ, постоянно отыскивая пищу, — они только мѣшаютъ летать.
Громко жужжа, полетѣлъ онъ дальше.
— Онъ, кажется, обидѣлся на насъ за то, что мы мало ѣдимъ? — спросилъ Іоганнесъ.
— Да, они всегда такъ, майскіе жуки. Они считаютъ высшимъ долгомъ много ѣсть. Хочешь, я тебѣ разскажу исторію одного молодого майскаго жука. Жилъ былъ однажды красивый молодой майскій жукъ, только-что выползшій изъ земли. Это было для него удивительнымъ событіемъ. Цѣлый годъ онъ просидѣлъ въ темной землѣ, ожидая перваго теплаго вечера. И когда онъ высунулъ свою голову изъ земли, то вся зелень и поющія птички привели его въ большое смущеніе. Онъ рѣшительно не зналъ, что ему собственно дѣлать; онъ ощупывалъ находящіеся вблизи стебельки травы своими щупальцами, вытянувъ ихъ впередъ на подобіе вѣера. По этому онъ узналъ, что онъ самецъ, видный представитель своего рода. У него были блестящія черныя лапки, толстое, покрытое пушкомъ брюшко и грудь, блестѣвшая какъ зеркало. Бъ счастью, онъ скоро увидѣлъ въ недалекомъ разстояніи другого майскаго жука, правда, не такого красиваго, но зато вылетѣвшаго на свѣтъ Божій цѣлымъ днемъ раньше, слѣдовательно, уже довольно стараго.