— Да! да! — шепталъ гномъ: — я знаю это изъ старыхъ, старыхъ разсказовъ. Постойте. Я знаю даже, гдѣ она находится и кто ее могъ бы найти.
— Отчего же у тебя ея еще нѣтъ? — спросилъ Виндекиндъ.
— Терпѣніе — все будетъ! Нѣкоторыхъ подробностей я еще не знаю, но скоро я ее найду. Я много для этого въ своей жизни работалъ и много искалъ... Для того, кто ее найдетъ, жизнь станетъ похожа на солнечный ясный осенній день, — голубое небо сверху и голубой туманъ вокругъ; ни одинъ листокъ не шелохнется, ни одна вѣточка не затрепещетъ, ни одна капля не упадетъ; тѣни не будутъ мѣняться, и золотыя верхушки деревьевъ никогда не поблѣднѣютъ. И что намъ кажется яснымъ — станетъ для нашедшаго эту книжечку темнымъ, а что для насъ есть счастье — будетъ печалью для тѣхъ, кто ее прочтетъ. Да, это все я знаю, и когда-нибудь ее найду.
Гномъ поднялъ брови вверху и приложилъ палецъ въ губамъ.
— Вистикъ, не могъ ли бы ты меня научить... — началъ Іоганнесъ, но прежде чѣмъ онъ кончилъ, онъ почувствовалъ сильный порывъ вѣтра и увидалъ надъ собой огромную черную фигуру, быстро и неслышно пронесшуюся.
Оглянувшись на Вистика, онъ только видѣлъ, какъ его ножка исчезла въ дуплѣ. Гномъ вмѣстѣ съ книжечкой прыгнулъ въ свою норку. Свѣчка начала тускнѣть и, наконецъ, совсѣмъ потухла.
— Что это такое было? — спросилъ Іоганнесъ, прижавшись въ темнотѣ въ Виндекинду.
— Сова, — сказалъ Виндекиндъ.
Оба нѣкоторое время молчали.
Потомъ Іоганнесъ спросилъ:
— Вѣришь ты тому, что Вистикъ говорилъ?
Вистикъ совсѣмъ не такъ уменъ, какъ онъ самъ думаетъ. Такую книжечку онъ никогда не найдетъ, да и ты ее тоже не найдешь.
— А есть такая?
— Книжечка эта существуетъ, какъ существуетъ твоя тѣнь. Но какъ бы ты ни бѣжалъ за нею и какъ бы ты осторожно ни ловилъ ее, ты ее никогда не поймаешь и никогда не схватишь. И, наконецъ, ты увидишь, что ищешь самого себя. Не будь глупымъ и забудь болтовню гнома. Я тебѣ разскажу сотни прекрасныхъ исторій. Пойдемъ со мной. Лучше полетимъ на опушку лѣса и посмотримъ, какъ влажные покровы росы на спящихъ нивахъ исчезаютъ подъ лучами нашего благого отца. Пойдемъ.
Іоганнесъ пошелъ, но словъ Виндекинда онъ не понялъ и его совѣту не послѣдовалъ. И въ то время, какъ онъ глядѣлъ на занимавшееся блестящее осеннее утро, онъ все еще думалъ о книжечкѣ, въ которой сказано, почему все на свѣтѣ такъ, какъ оно есть, — и молча повторялъ про себя: "Вистикъ, Вистикъ"!
VI
Іоганнесу казалось, что въ слѣдующіе за этимъ дни ему уже не было такъ весело и хорошо съ Виндекиндомъ ни въ лѣсу, ни на дюнахъ. Мысли его не были больше наполнены всецѣло тѣмъ, что говорилъ Виндекиндъ и что онъ ему показывалъ. Каждый разъ онъ думалъ о книжечкѣ, но говорить объ этомъ не рѣшался, а то, что онъ видѣлъ, уже не казалось ему такимъ прекраснымъ и такимъ чудеснымъ, какъ прежде. Облака стали черны и тяжелы, онъ сталъ бояться ихъ, ему казалось, что они должны были его придавить. Онъ сталъ сожалѣть о бѣдныхъ усталыхъ деревьяхъ, когда осенній вѣтеръ безъ устали тормошилъ и стегалъ ихъ, такъ что свѣтлая нижняя поверхность ихъ листьевъ переворачивалась кверху, а желтая листва я сухіе сучья развѣвались по воздуху.
То, что Виндекиндъ ему разсказывалъ, его болѣе не удовлетворяло. Многаго онъ не понималъ, а на вопросы, которые онъ ставилъ и которые его такъ часто занимали, онъ никогда не получалъ ясныхъ, удовлетворительныхъ отвѣтовъ. Іоганнесъ постоянно думалъ то о книжкѣ, въ которой все должно было быть написано такъ ясно и просто, то о томъ вѣчно солнечномъ, тихомъ осеннемъ днѣ, который бы затѣмъ послѣдовалъ.
— Вистикъ! Вистикъ!
— Іоганнесъ, я боюсь, что ты все-таки останешься человѣкомъ. Даже твоя дружба — человѣческая; первый, кто съ тобой послѣ меня поговорилъ, отнялъ все твое довѣріе ко мнѣ. Ахъ, моя мать была права.
— Нѣть, Виндекиндъ. Но вѣдь ты гораздо ученѣе Вистика; ты такъ же много знаешь, какъ та книжечка. Зачѣмъ же ты мнѣ не говоришь всего? Ну, посмотри. Зачѣмъ завываетъ вѣтеръ въ лѣсу такъ, что деревья должны гнуться до земли? Посмотри! они ужъ обезсилѣли; лучшія вѣтви ломаются, и сотнями срываются листья еще зеленые и свѣжіе. Они такъ устали, что не могутъ болѣе держаться, а между тѣмъ суровый и злой вѣтеръ съ новой силой потрясаетъ и побиваетъ ихъ. Зачѣмъ это такъ? Чего онъ хочетъ, этотъ вѣтеръ?
— Бѣдный Іоганнесъ! Ты говоришь какъ человѣкъ.
— Сдѣлай, чтобы было тихо, Виндекиндъ. Я хочу тишины и солнечнаго свѣта.
— Ты просишь и желаешь какъ человѣкъ; на это нѣтъ ни отвѣта, ни исполненія твоихъ желаній. Если ты ничего лучшаго не придумаешь спрашивать и желать, то тотъ осенній день для тебя никогда не настанетъ, и ты будешь такимъ же, какъ тысячи другихъ людей, которые говорили съ Вистикомъ.