Но все же онъ шелъ за бѣлокурой головкой, указывавшей ему дорогу.
Ахъ! съ этого момента Іоганнесу стало плохо. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы его исторія на этомъ закончилась. Не снился ли вамъ когда-нибудь волшебный садъ съ цвѣтами и животными, которыя бы васъ любили и съ вами бесѣдовали? И не являлось ли у васъ во снѣ сознаніе, что вы скоро проснетесь — и всей прелести конецъ? Вы напрасно силитесь задержать свѣтлые образы и не хотите видѣть холоднаго утра.
Такое чувство охватило Іоганнеса, когда онъ пошелъ за Робинеттою. Они взошли въ жилье по длинному корридору, гдѣ гулко раздавались ихъ шаги. Онъ чувствовалъ запахъ платьевъ и кушаньевъ; ему вспомнились дни, когда онъ долженъ былъ оставаться дома, вспомнились школьные уроки, все, что въ его жизни было темнаго и холоднаго.
Наконецъ, онъ взошелъ въ комнату, гдѣ были люди. Сколько ихъ было тамъ, онъ не видѣлъ. Они, повидимому, болтали между собою, но когда онъ вошелъ, наступила тишина. Онъ обратилъ вниманіе на коверъ съ большими, невозможными цвѣтами и яркими, рѣзкими красками. Они показались ему такими же странными и неуклюжими, какъ цвѣты на обояхъ дома въ его каморкѣ, гдѣ онъ спалъ.
— Это мальчикъ садовника? — произнесъ какой-то голосъ прямо передъ нимъ; — подойди сюда, дружокъ, ты не долженъ бояться.
Вдругъ онъ услышалъ другой голосъ возлѣ себя:
— Ну, Робби, какого же ты нашла милашку!
Что это все значило? Снова надъ его темными дѣтскими глазами сложились глубокія складки, и онъ въ смущеніи испуганно оглядывался кругомъ.
Тутъ сидѣлъ мужчина, одѣтый въ черное платье, и глядѣлъ на него сѣрыми холодными глазами.
— И ты бы хотѣлъ узнать книгу книгъ? Меня удивляетъ, что твой отецъ, садовникъ, котораго я знаю за благочестиваго человѣка, не далъ тебѣ ее.
— Онъ мнѣ не отецъ; мой отецъ далеко отсюда.
— Ну, это все равно. Смотри, мальчикъ! Читай ее часто, она на твоемъ жизненномъ пути...
Но Іоганнесъ тотчасъ узналъ книгу. Онъ покачалъ головой.
— Нѣтъ, нѣтъ! это не то, что я разумѣлъ. Я знаю, что это не то!
Онъ услышалъ возгласы удивленія и почувствовалъ на себѣ взгляды, пронизывавшіе его со всѣхъ сторонъ.
— Что? О чемъ ты говоришь, мальчуганъ?
— Я знаю эту книгу: это — человѣческая книга. Но ея недостаточно, — иначе среди людей были бы миръ и тишина, а ихъ пѣтъ. Я говорю о другой: въ той книгѣ всякій, кто ее видитъ, не можетъ сомнѣваться, потому что тамъ написано, почему все такъ есть, какъ оно есть, — ясно и отчетливо сказано все.
— Что это такое? Откуда онъ это взялъ?
— Кто тебя научилъ этому, дружочекъ?
— Я думаю, ты начитался глупыхъ книгъ, мальчикъ, и повторяешь вздоръ!
Такъ звучали голоса. Іоганнесъ чувствовалъ, какъ щеки его горѣли, голова его начинала кружиться, вся комната пошла передъ нимъ кругомъ, и большіе цвѣты на коврѣ заколыхались. Гдѣ былъ тотъ мышенокъ, который такъ дружески предостерегалъ его тогда въ школѣ? Вотъ теперь бы была нужна его помощь.
— Я вовсе не повторяю вычитанный вздоръ, — а тотъ, кто меня этому научилъ, стоитъ больше, чѣмъ мы всѣ. Я знаю языкъ цвѣтовъ и животныхъ, я — ихъ другъ. Я знаю, что такое люди, и какъ они живутъ. Я знаю всѣ тайны эльфовъ и гномовъ, потому что меня они больше любятъ, чѣмъ людей.
Іоганнесъ слышалъ хихиканье и смѣхъ вокругъ себя. Въ его ушахъ стоялъ шумъ.
— Онъ, должно быть, начитался Андерсона.
— Онъ просто глупъ.
Человѣкъ, сидѣвшій противъ него, сказалъ:
— Если ты знаешь Андерсона, мальчуганъ, то ты долженъ бы быть проникнутъ его благоговѣніемъ передъ Богомъ и Его словомъ.
— Богъ! Это слово Іоганнесъ зналъ, и тутъ онъ вспомнилъ о Виндекиндѣ.
— Я не понимаю, что такое Богъ...
Воцарилась страшная тишина, въ которой чувствовались ужасъ и испугъ. Взгляды пронизывали Іоганнеса. Было совсѣмъ такъ, какъ во снѣ прошлою ночью.
Человѣкъ, одѣтый въ черное, поднялся и схватилъ его за руку.
— Слушай, мальчуганъ, я не знаю, глупъ ли ты, или совсѣмъ испорченъ, но такого богохульства я не допускаю. Убирайся вонъ и болѣе не попадайся мнѣ на глаза! Понялъ?
Всѣ смотрѣли холодно и враждебно, совсѣмъ какъ ночью, во снѣ.
Іоганнесъ боязливо оглянулся.
— Робинетта! Гдѣ Робинетта?
— Какъ же! Портить мое дитя! Берегись! И чтобы ты никогда съ ней болѣе не говорилъ!
— Пустите меня въ ней! Я не хочу отъ нея уходить! Робинетта! — и онъ заплакалъ.
Она же сидѣла, полная страха, въ углу и не поднимала глазъ.
— Прочь, негодный! Развѣ ты не слышишь! Чтобы духу твоего не было!
Его больно схватили за руку, провели по тому же проходу, стеклянная дверь хлопнула за нимъ, и Іоганнесъ очутился на дворѣ, подъ темными, низко нависшими облавами.
Онъ болѣе не плавалъ; медленно переступая, онъ смотрѣлъ прямо передъ собой. Мрачныя морщины надъ его глазами стали еще глубже, и съ этихъ поръ онѣ болѣе уже никогда не сходили съ его лба.