Настала зима; онъ едва это замѣтилъ.
Однажды туманнымъ утромъ, когда грязный снѣгъ лежалъ на улицѣ, а съ деревьевъ и крышъ падали капельки, онъ совершатъ съ Плейзеромъ свой обычный ежедневный обходъ.
На одной площади онъ встрѣтилъ толпу молодыхъ дѣвушекъ со школьными книжками въ рукахъ. Онѣ перебрасывались снѣжками, смѣялись и дразнили другъ друга.
Звонко раздавались ихъ голоса надъ снѣжной площадкой. Не слышно было ни шума шаговъ, ни каретъ, звучали лишь бубенчики лошадей и изрѣдка хлопала дверь лавки. Звонко раздавался въ тишинѣ весёлый смѣхъ.
Іоганнесъ видѣлъ, какъ одна изъ дѣвушекъ посмотрѣла на него и стала слѣдить за нимъ.
На ней была шубка и черная шляпа. Онъ какъ будто видѣлъ это лицо, но въ то же время не могъ вспомнить, кто она была такая. Она привѣтливо кивнула ему разъ, другой.
— Кто это? Я ее знаю.
— Да, это такъ. Ее зовутъ Маріей; а нѣкоторые называютъ ее Робинеттой.
— Нѣтъ, этого не можетъ быть! Она непохожа на Виндекинда. Это совсѣмъ обыкновенная дѣвушка.
— Ха, ха, ха! — раздался смѣхъ Плейзера. — Она не можетъ походить на кого-нибудь, кто не существуетъ. Но она и есть та самая... Ты такъ въ ней стремился, я теперь и отведу тебя къ ней.
— Нѣтъ, я не хочу ее видѣть. Пусть лучше бы я увидѣлъ ее мертвой, какъ видѣлъ другихъ.
И Іоганнесъ болѣе не сталъ оборачиваться, но быстро пошелъ впередъ, бормоча про себя:
— Теперь все кончено! Ничего нѣтъ! Ничего!
XIII
Однажды, въ началѣ весны, въ одно тихое прекрасное утро, ясный солнечный свѣтъ залилъ своими теплыми лучами весь городъ. Свѣтлые лучи дошли и до той комнатки, въ которой жилъ Іоганнесъ; на низкомъ потолкѣ они искрились и трепетали длинной полоской; это было отраженіе ряби воды въ каналѣ.
Іоганнесъ сидѣлъ передъ окномъ въ солнечномъ свѣту и смотрѣлъ на городъ, казавшійся при такомъ освѣщеніи совсѣмъ другимъ. Сѣрый туманъ превратился въ блестящую солнечную синеву, въ которой потонули концы длинныхъ улицъ и далекія башни. Бѣлые края черепичныхъ крышъ серебрились. На всѣхъ домахъ солнечный свѣтъ отражался свѣтлыми линіями и яркими полосками. Блѣдновато-голубой воздухъ придавалъ всему теплые тона. Вода, казалось, жила. Бурыя почки вяза налились и блестѣли, а шумливые воробьи порхали между вѣтвями.
Іоганнесъ смотрѣлъ на все это и чувствовалъ себя какъ-то странно. Весеннее солнышко навѣяло на него сладкую дремоту, не то — забвеніе, не то — нѣгу. Мечтая, смотрѣлъ онъ на блескъ волны, на разбухающія почки, и прислушивался въ щебетанію воробьевъ. Отрада и восторгъ слышались въ этихъ весеннихъ звукахъ.
Такъ мирно настроенъ онъ не былъ уже давно; такимъ счастливымъ онъ тоже не чувствовалъ себя давно.
Это былъ прежній солнечный свѣтъ, который онъ теперь вновь узналъ. Это было солнце, которое прежде когда-то манило его въ даль, тянуло его въ садъ, гдѣ онъ въ тѣни старой стѣны ложился на теплую землю, и, подолгу наслаждаясь свѣтомъ и тепломъ, не спускалъ глазъ съ грѣвшихся на солнцѣ стебельковъ растеній.
Онъ вспомнилъ теперь, какъ ему бывало хорошо въ той тишинѣ, которая придавала его сердцу какое-то увѣренное чувство любви въ родинѣ. То было много лѣтъ тому назадъ, на лонѣ матери земли. Ему вспомнилось все прошедшее, но онъ не плавалъ и по стремился къ нему. Онъ сидѣлъ тихо, мечтая и желая только одного, чтобы свѣтило солнце.
— Что ты сидишь такъ задумчиво, Іоганнесъ? — вскрикнулъ Плейзеръ: — ты знаешь, а терпѣть не могу дремоты и мечтаній.
Іоганнесъ умолающе поднялъ задумчивые глаза.
— Дай мнѣ остаться такъ еще немножко! — просилъ онъ: — солнце такъ хорошо!
— И что ты тамъ нашелъ въ солнцѣ? — сказалъ Плейзеръ. — Оно не что иное, какъ большая свѣча, и не все ли равно — сидишь ли ты при свѣтѣ свѣчки или солнца! Посмотри! тѣ тѣни и тѣ свѣтлыя пятна на улицѣ — это не что иное, какъ отраженіе свѣта, спокойно горящаго и не мерцающаго. А источникъ этого свѣта, солнце — лишь крохотное пламя, освѣщающее крохотный кусочекъ міра. Тамъ, тамъ, за этой синевой, подъ тобой и надъ тобой, тамъ мракъ, холодъ и снова мракъ. Тамъ ночь и теперь, и во вѣки вѣковъ!
Но его слова не произвели дѣйствія на Іоганнеса. Тихіе теплые солнечные лучи проникали его всего насквозь и наполняли всю его душу; въ ней были миръ и ясность.
Плейзеръ повелъ его въ холодное жилище доктора Цифры. Нѣкоторое время передъ нимъ еще носились солнечные яркіе образы, затѣмъ они мало-по-малу стали блѣднѣть, и къ полудню Іоганнесъ погрузился въ обычную полную тьму.
Когда же наступилъ вечеръ, и онъ снова шелъ по улицамъ, воздухъ казался ему душнымъ и наполненнымъ влажными весенними запахами. Все пахло въ десять разъ сильнѣе, и въ узкихъ улицахъ онъ задыхался, зато на открытыхъ площадяхъ до него доносился запахъ травы и древесныхъ почекъ. А надъ городомъ, въ спокойныхъ облачкахъ, въ нѣжной зарѣ западной стороны неба, чувствовалась близость весны.