У Йоханнеса были школьные приятели, но назвать их друзьями он бы не решился. Он играл с ними в разбойников и проказничал в школе, но по-настоящему хорошо ему было только дома, наедине с Престо. Там он прекрасно обходился без сверстников, чувствуя себя в полной безопасности и совершенно свободным.
Отец Йоханнеса был серьезным и рассудительным человеком. Он часто брал сынишку с собой в лес или в дюны, где они подолгу гуляли, почти не разговаривая. Отстав от отца шагов на десять, Йоханнес приветствовал цветы и старые деревья, навечно прикованные к одному и тому же месту, дружески поглаживая их по шершавой коре. В ответ добряки великаны благодарили его шелестом листвы.
Бывало, что отец Йоханнеса чертил буквы на песке, а Йоханнес складывал их в слова, или учил сына названиям из мира флоры и фауны. А иногда ни с того ни с сего останавливался и замолкал.
Йоханнес донимал отца разнообразными вопросами, потому что видел и слышал вокруг много всего загадочного. Подчас это были наивные вопросы: откуда взялся этот мир? почему умирают животные и растения? бывают ли на свете чудеса? Отец Йоханнеса был мудрым человеком и не рассказывал сыну всего того, что знал сам. Он считал, что так разумнее.
Перед сном Йоханнес всегда долго молился. Его научила этому няня. Он молился за отца и за Престо. Симону его молитва не требовалась, думал он. Потом он долго молился за себя и под конец, как правило, просил, чтобы случилось чудо.
После заключительного «Аминь» Йоханнес, затаив дыхание в предвкушении волшебства, оглядывал полутемную комнату, узоры на обоях, казавшиеся еще более замысловатыми в тусклом свете сумерек, дверную ручку и часы. Увы, часы продолжали отстукивать все тот же лейтмотив, дверная ручка не двигалась, комнату накрывала ночь, и Йоханнес засыпал, так и не дождавшись чуда. Но он знал, что когда-нибудь чудо это непременно произойдет.
Два
На пруду было тепло и безветренно. На мгновение показалось, что солнце, изнуренное дневным трудом, прилегло отдохнуть на краю далекой дюны, перед тем как скрыться за горизонтом. Его пылающий лик почти целиком отражался на водной глади. Свисающая над прудом листва бука воспользовалась тишиной, чтобы хорошенько разглядеть себя в зеркале. Одинокая цапля, застывшая на одной ноге между листьями водяной лилии, запамятовала, что прилетела сюда ловить лягушек, и, погруженная в свои мысли, уставилась в одну точку.
И тут на лужайку, чтобы полюбоваться гротом, сотворенным облаками, прибежал Йоханнес. Шлеп! Шлеп! – бросились врассыпную лягушки. Зеркало сморщилось, солнечный лик расслоился, а листья бука недовольно зашелестели, не успев насладиться собственным отражением.
К обнаженным корням бука была привязана старая лодка. Йоханнесу строго-настрого воспрещалось в нее залезать. О, как же тяжело было устоять перед искушением в тот вечер! Облака уже возвели гигантские врата, подготовив отход солнца ко сну. По бокам выстроились ряды сверкающих облачков, словно караул в золоченых доспехах. Поверхность воды полыхала огнем, и красные искры стрелами разлетались в зарослях прибрежного камыша.
Йоханнес медленно отвязал лодку от корней бука. Туда, в самую сердцевину этого великолепия! Престо уже запрыгнул в лодку, и не успел Йоханнес усомниться в своей затее, как стебли камыша расступились и они оба уже плыли навстречу заходящему солнцу. Йоханнес лежал на носу лодки и не отрывал глаз от светового грота в небе. «Крылья! – думал он. – Вот бы обрести сейчас крылья и полететь!»
Солнце скрылось. Облака продолжали гореть. На востоке небо было иссиня-черным. Там, вдоль берега, росли ивы, возведя к небу неподвижные ветки с узкими бледными листьями. На темном фоне они походили на изящное бледно-зеленое кружево.
Тихо! Что это было? Что-то стремительно пронеслось над водой, словно легкий бриз, оставляющий за собой тонкую бороздку на воде. Это что-то примчалось со стороны дюн и небесного грота.