Странным человеком был этот Учитель. Я не мог пока понять – к лучшему это или к худшему. Любой другой израильский полицейский (насколько я мог судить по практически нулевому личному опыту общения и по многочисленным телевизионным репортажам о работе полиции) вызвал бы всех в отделение, продержал часа два-три в коридоре в очереди с наркоманами и воришками, потом долго писал бы что-то на иврите на длинных листах, задал бы сотню относящихся и не относящихся к делу вопросов… Впрочем, не знаю. Конкретно следователь Учитель вел себя нестандартно, и я, выходя из кухни, позволил себе спросить:
– Известно ли точно, что стало причиной…
– Смерти Алекса Гринберга? – закончил вопрос следователь. – Да, известно. Проникающее ранение в область сердца. Длинное узкое лезвие – стилет или, возможно, шило. Поражен левый желудочек…
– Алик…
– Смерть наступила практически мгновенно, секунд за десять—пятнадцать, если вы это хотели спросить.
– Но ведь здесь нет ни…
– Пожалуйста, – настойчиво сказал Учитель, – позовите Анну Наумовну Гринберг.
Я так и сделал.
Мы сидели с Ирой на диване и смотрели на белый меловой контур.
– Матвей, – спросила Ира, – ты думаешь, нужно ему все рассказать?
Похоже, она хотела продолжить наш вчерашний разговор с того места, на котором он прервался.
– Нет, – сказал я. – Тогда он точно решит, что мы сговорились и не хотим сотрудничать с полицией.
– А мы хотим?
– Должны, – сказал я. – Нужно точно отвечать на вопросы. Не больше, понимаешь?
– Наверно, у нас должен быть адвокат…
– Зачем? Никого пока ни в чем не обвиняют. И если у следователя есть голова на плечах, то не обвинят.
– Но Алика убили…
– Да.
– На наших глазах…
– Да.
– Кроме нас, в квартире никого не было…
– Да, – в третий раз согласился я.
– Значит, – сказала Ира, – только кто-то из нас мог…
– Нет, – сказал я.
– Что значит – нет?
– Видишь ли… Что бы ни говорили и ни писали в газетах о нашей полиции… Нужны доказательства, понимаешь? Обвинить можно только одного – того, кто ударил. Остальные могут быть соучастниками, свидетелями, кем угодно, но их нельзя обвинить в убийстве и арестовать по этому обвинению. Нужны улики. Орудие преступ… Извини, что я…
– Пожалуйста, Мотя, – сказала Ира. – Мы должны все обговорить. Я потом буду плакать. Я уже плакала ночью. Надо поговорить, Матвей.
– Да, – прокашлялся я. – В общем, где то длинное тонкое лезвие, о котором сказал следователь? Его нет. По форме и длине подходят ножики, что лежат… лежали в ящике… там, у Игоря в комнате.
– Кто-то мог взять…
– Да? Если кто-то это сделал, то остальные должны были видеть.
– Полиция действительно думает, что мы тут все сговорились?
– А что им еще думать? – мрачно сказал я. – Естественно. Это единственная для них приемлемая версия. Кто-то из нас убил Алика, а остальные его покрывают и врут обо всем на свете. Невозможно обвинить всех сразу.
– Что мне говорить, Мотя?
– Господи, Ира, конечно, только правду! Он спрашивает – ты отвечаешь на вопрос. Точно и обстоятельно, но не больше того, что он спрашивает. Иначе все запутается так, что…
– Ты… – Ира помедлила, потом взяла меня за руку и сказала, глядя в пол, но чувствуя мое состояние точнее, чем если бы смотрела в глаза: – Ты найдешь того, кто это…
Я помолчал, тоже глядя в пол, а не на Иру.
– Постараюсь, – сказал я. – Ты же понимаешь… Какой из меня сыщик… И как это вообще…
– Постарайся, – сказала Ира. – Иначе…
Молчание продолжалось несколько минут, было слышно, как следователь за закрытой дверью кухни спрашивает о чем-то Анну Наумовну, а она отвечает так тихо, что ее слова расслышать невозможно, будто шелест, шипение чайника или вентилятора под потолком.
– Иначе я не смогу жить, – закончила Ира.
Я знал, что она скажет так, я ждал, что она это скажет, и теперь, когда она это наконец сказала, я понял, что Ира пришла в себя, и, значит, я могу на нее рассчитывать, на вопросы Учителя она будет отвечать правильно и не закатит истерику, и вообще у Алика правильная и умная жена. Была.
Дверь кухни открылась, Анна Наумовна стояла, держась за притолоку, и, похоже, могла упасть, если…
Я подошел и взял ее под руку.
– Спасибо, Мотя, – пробормотала Анна Наумовна, – пожалуйста, проводи меня в комнату. Я хочу лечь.
– Я принесу вам лекарство, – сказала Ира.
– Не надо, я просто полежу.
– Ирина Вадимовна, – голос Учителя раздался, как глас Архангела, призывающего грешников на Божий суд, – зайдите, пожалуйста. И дверь, пожалуйста, закройте…