Состояние моё было угрожающим, надо было делать кесарево сечение, но они думали не только о том, что надо спасать мать и ребёнка, но и о том, как мы будем жить потом. После кесарева женщине долгое время нельзя поднимать тяжести, в том числе и быстро подрастающего ребёнка. Если бы Ивану стало хуже, мы оказались бы в тяжёлой ситуации. Врачи знали, что у нас нет никого на подхвате – ни бабушек, ни дедушек, а кто-то в семье обязательно должен справляться со всеми хозяйственными проблемами. Решили тянуть до последнего. И врач, и заведующая отделением оставили мне свои домашние телефоны, чтобы в случае чего я звонила им в любое время дня и ночи – они приедут, как только понадобится. А помимо этого они огорошили меня тем, что стали собирать для нас среди медперсонала детские вещи, и мне пришлось объяснять им и даже убеждать, что наши друзья уже всё приготовили, и мы ни в чём не нуждаемся. Марину Александровну Кулешову вспоминаю с особой благодарностью – это врач от Бога.
5
Радость и печаль оказываются невольными спутниками гораздо чаще, чем принято думать.
За полтора месяца до рождения Лёши умер мой любимый учитель – преподаватель прозы в литературном клубе «Дерзание», драматург Рудольф Кац. Это повлияло на моё самочувствие и настроение, усилило тревогу. Грань между жизнью и смертью стала казаться очень тонкой. Я как раз уговорила врачей ненадолго выпустить меня из 1 Медицинского, надеясь, что дома и стены помогут. Но это печальное известие, свалившееся неожиданно, быстренько возвратило меня в больницу, где, несомненно, я чувствовала себя лучше.
- Убью Щепочкину, - свирепым голосом произнесла моя подруга Юля, узнав, что та звонила нам и рассказала о смерти учителя.
У Юли самой через полтора месяца умрёт муж, молодой писатель-фантаст Гена Фадеев. И мне никто об этом не сообщит. И между похоронными хлопотами Юля найдёт силы и время на то, чтобы сшить Лёше марлевые подгузники, забежит к нам, чтобы их передать, и мы ничего друг другу не скажем. Рождение и смерть граничат с запредельным, а его словами не выразишь. Грандиозное не разменяешь по мелочам. Мне не нужно было ни от кого узнавать, что и когда случилось с Геной. С первыми же схватками я очень остро почувствовала, что именно сейчас, в это самое время, он умирает. Это почти мистическое знание присутствовало во мне вопреки моей воле и желанию, и как потом оказалось, действительно, между смертью Гены и рождением Лёши оказалось всего несколько часов – как раз тех, что длились роды.
Помимо странного чувства, что умирает Гена, я явственно ощущала присутствие своей умершей мамы и, как ни странно, отца, который принёс нам больше бед и горя, чем радости. Думать о нём в эти часы мне меньше всего хотелось – ничего хорошего от него мы не ждали. Мама и отец словно стояли на краю моего сознания, вместе, ничего не говорили, не двигались, просто присутствовали, и будет неверным сказать, что это мне как-то помогало, отнюдь, но сам факт этого присутствия впечатался в мою память. Мне кажется, что мистическая составляющая тех часов, была неким моментом истины, когда связь поколений восстанавливается даже вопреки нашему собственному желанию.
6
Акушерка показала мне маленькое сморщенное тёмно-фиолетовое, как у эфиопа, тельце. Мама когда-то рассказывала, что когда ребёнок рождается, то о его жизнеспособности судят по тому, сам он закричит или его придётся предварительно отшлёпать, и только когда закричит, его показывают матери. Тёмно-фиолетовое тельце не шевелилось, не открывало глаз и не издавало ни звука, и я решила, что малыш умер. «Зачем она его показывает?» - подумалось мне.
- Кто у нас родился? – спросила акушерка, продолжая держать неподвижного фиолетового младенца у меня на виду. – Мальчик или девочка?
«Какая разница?» – удивилась я. Соображать после родов было трудно, всё казалось не совсем реальным, как после наркоза, но разумная мысль, что раз акушерка демонстрирует ребёнка, значит, он, всё-таки, скорее жив, чем мёртв, всё-таки прокралась в моё сознание.
- Почему он молчит? – на всякий случай спросила я.
- Мальчик или девочка? – проигнорировав мой вопрос, настаивала акушерка. Наверное, это была её профессиональная фишка – убедиться, что роженица что-то соображает, если может сфокусироваться и определить, кто родился: сын или дочь.