Вечером, когда я закончил писать статью и уже засыпал, голос Аманды вырвал меня из подступившей дрёмы:
- Эрн, куда делось семейное фото?
Я тут же распахнул глаза и обернулся к жене, которая видимо уже уложила девочек спать и решила потушить лампу на тумбе с моей стороны кровати, но обнаружила, что фотографии нет. Я привстал и с нарастающим беспокойством принялся шарить рукой по тумбочке, словно надеялся, что рамочка все еще здесь, просто стала невидимой. Но ее здесь не было.
Я не знал, что на это ответить. Что я принял наше семейное фото за фото из своего детства и разорвал его в клочья? Она решит, что я псих. Собственно им я и чувствовал себя в эту самую минуту, смотря на жену снизу вверх и тупо пожимая плечами в то время как она в полном недоумении таращилась на меня своими большими карими глазами, которые стали еще больше от удивления. Она открыла рот чтобы сказать что-то еще, но потом передумала, развернулась и пошла обратно к двери спальни.
- Ты куда? – не понял я.
- Поговорить с близняшками. Я знаю, они еще не спят.
- Они сюда не заходили, честно. Все время, что тебя не было мы трое сидели в гостиной.
От того, что приходилось так нагло врать ей в лицо – а я ненавидел ложь – на сердце становилось еще тяжелее, чем при осознании того, что я совершил такую глупость. Но я решил, пусть лучше она посчитает меня психом, чем я повешу свой косяк на собственных детей, которые ни в чем не виноваты. Грэйс конечно, часто совершает то, чего не следует, но этого она не совершала. Это моя бессмысленная глупая выходка.
- Тогда куда исчезла рамка? – Она остановилась в проеме приоткрытой двери и снова закрыла ее.
- Я случайно разбил ее, а фотографию сложил и сунул в карман джинсов. Пошел выпить еще кофе, пролил на себя, пришлось закинуть их в стирку. Я забыл, что оставил там фотку, прости.
Лицо Аманды говорило само за себя – я расстроил ее. На секунду она устремила задумчивый взор в пол, но потом опять на меня, присела на кровать рядом и взъерошила мои черные и без того лохматые волосы.
- Это просто фотография, Эрн. Пустяки. – улыбнулась она. Я легонько чмокнул ее в нос и притянул к себе, заключая в объятия.
- У нас будет еще много счастливых лет, памятных событий и миллион фотографий в рамках. – пообещал я, зарываясь лицом в ее волосы и наслаждаясь их чудесным сладким ароматом.
- Несомненно. – согласилась она.
На следующий день Аманда надела красивое красное платье и туфли на высоком каблуке, нарядила дочек в сарафанчики под цвет их бантиков, велела надеть им белые колготки и сандалики и девочки уселись на диван в гостиной перед телевизором, ожидая прихода гостей, список которых был просто огромным. Они пригласили почти всех ребят из своей выпускной группы в садике. А так же должны были прийти родители Аманды, сестра с мужем и ее тремя детьми, которые были старше наших близняшек. Так же должен был прийти мой отец и мой лучший друг Лукас. Мы с Амандой решили, что кухонный стол лучше отдать детям, а взрослые посидят в гостиной. Я встал сегодня, как и каждое семнадцатое августа, не с той ноги. Был раздраженным, нервным и даже без причины нечаянно сорвался на Аманду. Она не понимала, что со мной, но не зациклила на этом внимания так как была занята столом. Когда пришли гости мы рассадили всех детей по местам (не без труда потому что на всех едва хватило табуреток и стульев и надо было всех сажать как можно плотнее друг к другу). Каждый из малюток пришел с подарочком. Кто с открыткой, кто с игрушкой, рисунком, а кто-то просто принес конвертик с деньгами. Мой отец купил им по азбуке, родители Аманды подарили очередных кукол, которые уже даже Грейс надоели, а мой лучший друг Лукас подарил двух абсолютно одинаковых плюшевых медведей, набитых конфетами. От меня для Грейс, естественно, кукольный спектакль с лесными зверями, а от Аманды для Гвин самокат. Я опасался как бы в ближайшее время драка за яблоко не превратилась в драку за самокат, но ничего не сказал. Сегодня мне было тяжело даже открыть рот. В кухне стоял такой шум, что зайти туда было просто невозможно, если у тебя нет бируш. Мы с Амандой поставили в центр стола огромный бисквитный торт домашней выпечки, в центре которого стояла восковая цифра ” семь “. На счет ” три ” Гвин и Грейс одновременно задули свечку и мы положили по маленькому кусочку каждому из ребят, что было очень проблематично. За столом практически прижавшись друг к другу сидело двадцать человек. Хорошо, что наш стол достаточно большой и девочки сразу показали Аманде список гостей. Дело было в том, что дочки не договариваясь с нами уже наприглашали толпу народа так что отказать им было бы хамством. Мы приготовили много еды (в основном просто купили сладостей) и все что не вошло на стол поставили на стол для готовки. Если кому-то что-то понадобится, можно пойти и взять добавки. Мы с женой и взрослыми сидели в гостиной, а из кухни до нас доносились деньрожденные песенки. Самой знаменитой песней из садика которую я слышал уже раз пятьсот наверное была: ” Old MacDonald Had a Farm ” которую они пропели за вечер еще три раза. Мой отец пребывал сегодня в таком же состоянии, что и я. Он был словно в трансе и лишь изредка улыбался мне, чтобы приподнять настроение и напомнить, что моим близняшкам сегодня семь лет и не стоит портить это радостное событие похоронными мыслями. Мы болтали обо всем на свете, смеялись шуткам Лукаса, слушали историю Мэри-Лу как они с мужем и детьми недавно слетали в Испанию. Она та еще хвастунья, но мне было интересно послушать про достопримечательности и то как ее муженек, который с детства ездит по морям и до сих пор не научился плавать, свалился с пирса. К десяти часам вечера, когда все разъехались по домам и каждого из маленьких гостей забрали родители, девочки перенесли кучу подарков в комнату Гвин (она не любила бывать в комнате Грейс так как та устраивала бардак), переоделись в пижамы и принялись разбирать подарки. Я помог жене убрать в кухне и мы на ватных ногах кое-как доплелись до пастели даже не проверив легли ли девочки спать. Аманда заснула сразу, а я еще долго лежал и смотрел на ручные часы. К одиннадцати вечера решился одеться, взял ключи от дома и машины, бесшумно вышел на улицу, прихватив с гостиной оставшуюся не открытую бутылку вина и поехал в Джером, включив рок на полную громкость чтоб не уснуть за рулем. Слава Богу, что сегодня я ничего не пил и для руля был абсолютно трезв. Что два часа до Джерома, что когда добрался до него – всю дорогу кромешная тьма. Только фары освещали мне путь. На мне была черная кожаная куртка и брюки. Миновал все жилые улицы Джерома и заброшки, которые годами никто не трогал и не собирался. Кругом были знакомые холмы и горы. Поближе к ним, подальше от домов располагалось кладбище, что служило вечным пристанищем Мэйта. Здесь было так темно, что я стал даже немного побаиваться этого тихого мрачного места. В темноте фантазия может сыграть с вами злую шутку, пусть вам даже уже за шестьдесят. Перелез через ограду и с бутылкой в руке пошел петлять по узким дорожкам среди каменных постаментов, могилок, крестов и лавочек. Было очень темно, но я помнил каждый поворот, каждый крестик. Добрался до участка могил 1900-х годов и присел на лавочку у постамента почти в самом конце участка. Передо мной стоял высокий гладко-отшлифованный мраморный камень с выгравированными на нем буквами и цифрами под серой фотографией маленького брата.
” Мэйтланд Кристофер Гемини. 15.07.1980 – 17.08.1987 Покойся с миром, маленький близнец.”
А рядом:
” Рейчел Элизабет Гемини. 05.10.1960 – 29.12.1985 Любимая жена, дочь, мать.”
Они были вместе. Мой семилетний брат и женщина которую он любил больше всего в своей жизни. После смерти которой его душа отделилась от моей и почернела. Он не был одинок. Он был любим и нужен, там наверху. Мэйт был вместе с мамой.
Мать была похоронена здесь, на этом кладбище как и все предшественники семьи в которой она родилась. Надгробье матери располагалось между Мэйтом и ее отцом ” Стэнли Грегори Фишер “, а рядом с ним моя бабушка ” Эллисон Розмари Фишер ”